Несчастье на поводке

Следует с осторожностью относиться к девичьим разочарованиям в дружбе, это — всегда тайное оружие женщин. Женщина ранит вас, бросает, убивает, потому что в один прекрасный день былая рана дала о себе знать, и ей вдруг стало слишком больно.

— Получается, — сказала судья, нажимая кнопку вызова лифта, — правосудие вершить невозможно. Если в основе намерений Кэти и действий Джеффа вы видите Лили, тогда необходимо выяснить, почему детство Лили было как у брошенной собаки, которая сама выбирает себе хозяина, а точнее, хозяйку, и решает умереть от любви к ней. На кого тогда я должна повесить вину: на мать Лили, о которой вообще ничего неизвестно, или на отца — спекулянта, который воспитывал дочь среди бродяг, что практически стопроцентно гарантировало ей «маргинального элемента» в качестве спутника жизни? Чем оправдать женщину, которая убивает собственного ребенка, совсем кроху, чтобы отомстить мужу, которого она и так уже порешила? Ущербность слишком самовлюбленной личности? Невозможность жить в свое время? Социальный фундаментализм, реакционная мораль?

— Речь не о том, как «вершить правосудие», потому что ни вы, ни я его не вершим. Когда вы прерываете исповедь подсудимого, потому что она не совсем к месту, призывая: «Факты, излагайте только факты», вы отвергаете правосудие. Да, вы возвращаете рассмотрение в нужное русло, но отклоняетесь от справедливости. Справедливость устанавливается скорее в кулуарах, чем в зале суда или в вашем кабинете. Она становится ясна, когда звучит слово, а не когда его сдерживают процедурами и регламентами, о которых каждую секунду напоминают…

Судья напряглась, глядя прямо перед собой.

— Почему вы не хотите меня слушать? Я на вас не собираюсь влиять. Я не это дело с вами обсуждаю сейчас, а то, другое, которое разворачивается на моих глазах в зале суда, а точнее за его стенами, когда осужденные, свидетели, родственники по-своему перекраивают процесс. В зале суда речь идет о правильной со всех сторон женщине, которая пулей в лоб убивает своего мужа, который пил и избивал ее. А в кулуарах ее отец в поддержку дочери рассказывает во всеуслышание, что во время оккупации он расстреливал немецких солдат пулей в лоб. И выставляет напоказ медаль за Освобождение. Дело в том, что каждое воскресенье после семейной трапезы дочь брала уроки стрельбы из пистолета. Навожу, прицеливаюсь, стреляю. И весь стол восторгался героем-убийцей фрицев. В зале суда никто даже не обеспокоился тем, откуда взялся револьвер.

— И откуда?

— Это был тот же, естественно. Ее оправдали.

— Вот видите.

— Но ведь по справедливости ей нет оправдания.

— Если Джефф не виновен, — сказала судья, — Лили не виновна, Кэти не виновна, тогда кто же виновен?

— А виноватые обязательно должны быть? — спросил адвокат. — Как обвинить скалу, что та сходит вниз и стирает все на своем пути? Как обвинить мороз, солнце, грозу? Я так вам скажу: когда-то давно, на заре времен на свет появилось большое горе, которое вобрало в себя горе Лили, Кэти, Джеффа и обрушилось на голову Тони, как известно, беда не приходит одна. Если бы Тони ушел от Кэти, и рядом с ней не оказалось Джеффа — ничего бы не случилось. Если бы Джефф приехал в Марсель и не встретил Лили — ничего бы не было. Но Лили знакомит Джеффа с Кэти — и трагедии уже не избежать.

Они подошли к двери ее кабинета. Терять ему уже было нечего. И он спросил, перейдя на «ты»:

— Ты замужем?

— Нет, — ответила судья, — и с детьми у меня тоже не сложилось.