Для того чтобы приказчики-исполнители могли в точности исполнять такие царёвы указы и охранять слободу от всяких воровских людей, Кисловка с четырёх концов была заставлена решётками, а пятая улица с переулком наглухо загорожена забором из толстенных брёвен. В середине решётки, для проезда, была устроена широкая калитка, днём она отворялась, а на ночь задвигалась железными затворами и висячими замками. У каждой решётки была поставлена сторожевая изба, в которой жил сторож, наблюдавший за порядком в своём переулке. Решётки Кисловской слободы по своему местоположению носили следующие названия: Воздвиженская, Никитская, Ивановская, Въездная.
Такое устройство царицыной слободы делало её образцовой относительно порядка, и она в этом отношении не имела ничего общего с остальными частями города. Но если в ней и царило спокойствие, если на улице не слышно было ни криков, не случалось драки, не валялись пьяные, если воровство и разбой были редкостью, то жители Кисловки всё же находили возможность отравлять спокойствие этого заветного уголка всякими тайными недобрыми делами.
Вот в этой-то слободе и разнёсся слух, что новая царица нашла ворожею, которая напускает порчу на царёвых детей от первого брака. Царь на этот раз не стал устраивать громкое дознание, а через Приказ тайных дел приказал всё выяснить по-тихому.
Было схвачено с десяток людей, припугнув их пытками, дознались, что это сами царевны, сёстры и дочери царя, слух распускают о том, что царица их уморить хочет. Озлобившись на сестёр и дочерей, порвав с ними всякие отношения, Алексей Михайлович уехал из Кремля в Преображенское. Двор последовал за ним. В Кремле стало пустынно и тихо.
Наконец-то семнадцатого января 1673 года собранное войско отошло от Москвы. Полки к Киеву вёл родственник киевского воеводы, боярин князь Юрий Петрович Трубецкой, полки к Курску — сын курского воеводы окольничий Михаил Григорьевич Ромодановский.
Большую часть войска составляло дворянское ополчение. Разодетые в пух и прах, с боевыми холопами, они гарцевали на ухоженных конях, красуясь друг перед другом, деланно рвясь вперёд. Предсказания Андрея Алмазова, ехавшего в их рядах, что они побегут по весне в отчие поместья, не сбылись. Они побежали ещё по дороге к Киеву. Войско редело на глазах. Хорошо ещё, что кроме ополчения шло четыре солдатских и два стрелецких полка. Андрей ехал злой на всё и всех и отвлёкся от своих мыслей, когда услышал, что его кто-то окликнул. Он обернулся и признал в одном из ополченцев Ваньку Румянцева, нижегородского дворянина, на свадьбу которого его угораздило попасть, когда он бежал от Стеньки Разина из-под Астрахани, тот смотрел на него, радостно улыбаясь. Сзади на каурых лошадках двигались двое боевых холопов. Андрей сразу признал длинного Степана и рябого Герасима. Память на лица ему изменяла редко.
— Ну уж есля я тебе опять повстречал, всенепременнейше опять мене удача будет, — выпалил Румянцев.
На душе Андрея отлегло, но он сказал:
— Да, не иначе турки в полон возьмут.
— Не-е, жавой не дамси.
— Ишь какой храбрый воин обрёл си. Воеводы Андрей Ромодановский, Василий Шереметев, Мишка Засекин с десяток лет в Стамбуле в плену парятси, а Ваньку Румянцева всё турецкое войско не попленяет.
Оба рассмеялись. Далее ехали вместе. Иван поведал, что жена его на сносях, и если родится сын, то он его назовёт Алексеем, в честь государя. Андрею почему-то очень хотелось рассказать Ивану об Алёне, как будто чёрт его за язык тянул, и он всё поведал о ней. Странно, но они чувствовали какое-то родство и потому поведали многое друг другу, излив душу.
К Киеву двадцать восьмого января подошли передовые полки. Задние тянулись до двенадцатого февраля. Дотопала лишь половина войска. По старой славянской традиции считалось, что этот древний город был заложен в конце седьмого века, но впоследствии от чрезмерной гордыни его основание относили то к временам Андрея Первозванного, то к временам Юстиниана Великого. Но как бы там ни было, Киев встретил войско колокольным звоном, а в Святой Софии был отслужен торжественный молебен. Воевода киевский Трубецкой вместе с митрополитом Мефодием обходил войско и раздавал присланное царём жалованье. Киевляне выставили на торг в этот день всё самое лучшее. Малороссы и великороссы в этот день вновь считали себя единым народом. Город с тысячелетним прошлым начинал вспоминать о своём былом величие.
Царевичу Фёдору не хотелось просыпаться. Даже тогда, когда была жива мать, он больше всего нуждался в отце. Больше всего на свете он любил его.