Несчастливой любви не бывает (сборник)

У нее тряска еще с Шереметьева началась. Просто так, непонятно почему. Зуб на зуб не попадал. А еще надо было прикидываться перед детьми и родителями, что все в порядке, что у нее опыт, что за ней, как за Кремлевской стеной. И там благодаря этому настрою все удачно прошло, никто не потерялся, со встречающими не разминулись, благополучно развезли детей по семьям и зажили согласно заранее оговоренной программе.

Она была гостьей такой же учительницы. Та должна была нанести школе ответный визит через пару месяцев. С теми детьми, что принимают у себя ее подопечных. По этому поводу она тоже страдала все эти две недели. Ей отвели комнату с ванной, туалетом, балконом, выходящим в сад. Кровать двуспальная. Душистое хрустящее белье.

Рабочий стол, компьютер, принтер. Чтобы она могла спокойно заниматься делами, проверять свою электронную почту, держать руки на пульсе. «Какая почта! У меня нет компьютера!» – хотелось засмеяться ей, но смолчала, как еще в школе молчала десятиклассницей, когда о магнитофонах заходила речь. Обходилась она без магнитофона, как сейчас без Интернета, но и тогда, и сейчас признаться в этом не решалась. Как она привезет лондонскую свою коллегу в свою двухкомнатную квартиреху? Ну, хорошо, Алешку сдаст сестре, как сейчас, белье новое купит, комнату отдраит. Но ванная – одна на всех. И не дворцового вида. Бачок течет, раковина треснутая. Все случайное, некрасивое, радости не дарящее.

Тут она наслаждалась каждой минутой. Просыпалась с пением птиц, выходила на балкон, вдыхала сонный английский воздух. Потом наполняла ванну с душистой пеной. Долго сидела с закрытыми глазами в теплой воде, слыша сквозь открытое окно ванной комнаты (окно в ванной!) колыханье деревьев и теньканье пернатых. Потом вытиралась огромным мягким полотенцем такого же цвета, что и кафель, причесывалась, медленно одевалась и мечтала, что вот бы ей жить всю жизнь в таком доме. С Алешкой. В этом покое и красоте. У них были бы совсем другие глаза. Почему-то про глаза все время думалось. В них все отличие. Как на второй день после прилета увидела на Трафальгарской площади у Национальной галереи бездомного, бомжа, как глянули они друг другу в глаза и поняли друг дружку, так она старалась в благополучные глаза заглядывать, чтоб прочитать, что именно такое в них таится, чего ей от рождения недостает.

Она вполне могла бы тут жить. Приспособилась бы не толкаться, соблюдать дистанцию в очереди, улыбаться, не выкладываться на работе, беречь себя. От их уроков вообще обалдеть можно – дает учитель задание и смотрит, как ученики стараются. То пишут, то в диалоги вступают, то видео запускают и пометки какие-то в блокнотиках чиркают. Даже шумят – ему хоть бы что.

Нервы – канаты. Урок кончается, он – в учительский холл, кофе пить с бисквитами. Вот где она узнала, что бисквиты – вовсе не рыхлые куски торта, а на самом деле – печенья. А после кофе берет он листочек с заданием для другого класса, множит его на ксероксе и важно шествует к другим своим подопечным. Ничего себе работа! За все шесть уроков едва десять фраз скажет. И это в дорогой школе, где родители по двадцать тысяч фунтов в год платят! Вот за что они платят, интересно? Но и родителям, видно, чихать на все, на детские знания. Им лишь бы ребенок был доволен, спокоен и в себе уверен. А багаж знаний их не волнует. Ну, так и пожалуйста! И к этому можно приспособиться. За такую зарплату. Можно каждому ребенку обулыбаться и каждому все простить. Хотя этим особенно-то не прощают, если нарушается что-то незыблемое. Она в школьной церкви перед уроками заметила, что некоторые дети стоят, в то время как все сидя выслушивают короткую утреннюю службу, разные объявления из школьной жизни.

Спросила – почему? Оказалось, так наказывают опоздавших на урок. И они знают свою вину и свой срок наказания. И стоят столько дней, сколько им положили. Без ерничанья и придурковатого дерганья. У них бы вся школа стояла. И не стояла, а дрыгалась бы, перемигивалась, пулялась, галдела. Плевали бы на такое наказание. А что будет, если наказанный не встанет? Ну, понадеется, что забудут о его вине. Его, оказывается, из школы отчислят. Даже невзирая на внесенные башли. И никто нарушения не пропустит и не забудет, ибо учителя – профессионалы и отвечают за исполнение правил своей должностью. На их незаметных героических усилиях держится весь школьный порядок.

Усилия и вправду были незаметными. Лишь через несколько дней почувствовала она, как торопится ее хозяйка-коллега каждым благодатным райским утром, как она напряжена, как отмечает что-то в записной книжке, вынимает листы из скоросшивателя, наспех глотает кофе и мчится на всех парах, чтоб успеть на работу за час до начала занятий. Именно этот первый час все и решает. Все крутится, планируется, распределяется. А потом наступает покой. Детям улыбаются волевые веселые лица. Жизнь прекрасна!