Несчастливый город

Эллери Квин закрылся в своих апартаментах на верхнем этаже дома Райтов и, за исключением приемов пищи, оставался недосягаемым. А те, кому удалось бы его увидеть, были бы озадачены. Непосвященному взгляду показалось бы, что он не делает абсолютно ничего, за исключением выкуривания бесконечного количества сигарет. Эллери просто сидел на стуле у окна, уставясь на весеннее небо, или мерил длинными шагами комнату, пыхтя как паровоз. Но, присмотревшись повнимательнее, можно было бы увидеть на его столе массу исписанных листов, валяющихся в беспорядке, как мертвые листья осенью.

В целом в доме не происходило ничего необычного, если не считать странного поведения Норы. Она так стойко выдерживала удары судьбы во время ареста Джима и суда над ним, что все начали считать эту стойкость чем-то само собой разумеющимся. Даже Гермиона не думала ни о чем, кроме «положения» Норы и материнской заботы о ней, но здесь от старой Луди было куда больше пользы. Женщина создана для того, чтобы рожать детей, говорила Луди, и чем меньше станут хлопотать над Норой; тем лучше будет ей и ее малютке. Нужно есть простую хорошую пищу, поменьше сладкого, побольше прогулок и легких упражнений, а об остальном Луди позаботится сама. Из-за этого у Луди не прекращались ссоры с Гермионой, а однажды произошла крупная стычка с доктором Уиллоби.

Но патология нервной системы была для Луди китайской грамотой, и, хотя остальные были лучше информированы, только двое из близких Норе людей подозревали, что должно произойти, и по крайней мере один из них был бессилен предотвратить катастрофу. Этим человеком был Эллери Квин, который мог только ждать и наблюдать. Другим — док Уиллоби, который делал все, что мог, — это означало тонизирующие средства, ежедневные осмотры и советы, которые Нора полностью игнорировала.

Нора сломалась совершенно внезапно. В пасхальное воскресенье, после возвращения семьи из церкви, из ее спальни послышался смех. Пэт, делающая прическу в своей комнате, соседней с комнатой Норы, встревожилась, различив в этом смехе странные нотки. Она застала сестру катающейся по полу и сотрясающейся от хохота; лицо ее из красного становилось то бордовым, то желтым. Глаза были мутными и дикими, как штормовое море.

Прибежали остальные — им удалось уложить Нору на кровать и ослабить одежду. При этом она продолжала хохотать, словно трагедия ее жизни была самой веселой в мире шуткой. Эллери позвонил доктору Уиллоби и начал пытаться с помощью Пэт и Лолы прекратить истерику Норы. Ко времени прибытия врача Нора перестала смеяться, но дрожала всем телом и испуганно озиралась.

— Не… понимаю, — с трудом вымолвила она. — Со мной… все было в порядке… А потом… Ой, мне больно!

Доктор Уиллоби выставил всех из комнаты Норы и провел там четверть часа. Выйдя, он резко сказал:

— Ее нужно немедленно отправить в больницу. Я этим займусь.

Герми вцепилась в Джона Ф., а Лола и Пэт друг в друга. Все молчали, словно их стиснула чья-то беспощадная рука.

* * *

Из-за пасхального воскресенья и каникул в райтсвиллской больнице общего профиля не хватало персонала. «Скорой помощи» не было уже сорок пять минут, и доктор Майлоу Уиллоби впервые на памяти Джона Ф. Райта длинно, громко и замысловато выругался, потом стиснул зубы и вернулся к Норе.

— С ней будет все в порядке, Герми, — успокаивал жену Джон Ф., но его лицо было серым. Если Майлоу ругается, дело плохо!

Когда «скорая» наконец прибыла, доктор больше не тратил время на проклятия. Он оставил свою машину на обочине, чтобы сопровождать Нору в фургоне. Когда санитары выносили Нору на носилках, кожа ее лица лежала складками, которые дергались туда-сюда, словно живя самостоятельной жизнью, рот скривился в узел, а в глазах светилась мука.

К счастью, Герми не видела лица Норы, но Пэт видела.

— У нее страшные боли, и она напугана до смерти! — в ужасе сообщила Пэт Эллери. — Вы не думаете, что…

— Давайте поедем в больницу, — предложил ей Эллери.

Он отвез их туда. В райтсвиллской больнице не было отдельных палат, но доктор Уиллоби отгородил ширмой угол палаты хирургического отделения, куда положили Нору. Семью в палату не пустили — им пришлось сидеть в главном зале ожидания возле вестибюля. Помещение было украшено пасхальными букетиками, а в воздухе ощущался запах дезинфекции. Герми от него тошнило, и они устроили ее на деревянном диване, где она лежала, плотно закрыв глаза. Джон Ф. ходил взад-вперед, трогая цветы, и однажды заметил: «Как приятно, что снова наступила весна». Девушки сидели возле матери, а Эллери Квин — рядом с ними. Не было слышно никаких звуков, кроме шарканья ботинок Джона Ф. по цветастому полинявшему ковру.

* * *

Доктор Уиллоби вышел в зал ожидания, и сразу все изменилось — Герми открыла глаза, Джон Ф. перестал ходить, девушки и Эллери вскочили на ноги.

— У меня мало времени, — запыхавшись, сообщил доктор. — Слушайте внимательно. У Норы очень деликатная конституция. Она всегда была нервной девочкой. Напряжение и беспокойство, которое она перенесла, — попытки отравления, канун Нового года, суд… Она очень слаба и истощена…