Несчастное сознание в философии Гегеля

Много раз мы видели, как Гегель почти достигает цели, которую он преследовал, и добирается до той полноты бесконечности, о которой говорил Шиллер, но любовь и жизнь, какими он представлял их вначале, не смогут удовлетворить его полностью; жизнь включает в себя множество и смерть, любовь подразумевает объект и может быть несчастной. Необходимо ли в таком случае погрузиться в бессознательное? Как мы говорили, одно мгновение Гегель так и думает. Но если верно, что благодаря идее согласия с судьбой объект и субъект могут примириться; если верно, что истинная любовь, вместо того чтобы отрицать понятие (Begriff), является его высшим образцом; если верно, что игра гегелевской рефлексии, вдохновленная тезисами и антитезисами философии Платона и философии Канта, заканчивается тем, что находит в них сущность самого разума, то мы можем сказать, что три слова — судьба, любовь и примиренная антиномия — позволяют нам понять, что есть разум. Единство добродетелей, одна из которых требует остальных, живой организм, отношение дерева к ветвям, глаза к свету, Бога к Богу, примирение с Судьбой, слияние рефлексии со своим объектом, отношение отношения и не — отношения, огромное число символов, встреченных на пути того альянса множественного и единого, в котором уже не существует никакой всеобщности; огромное число символов всеобщего конкретного. Синтетический характер жизни и синтетический характер любви впредь оказываются обоснованными, потому что они оказываются тождественны синтетическому характеру разума. В конце концов мы избежим того постоянного падения, которое делало нас причастными либо несчастному сознанию, либо бессознательному. Размышление об Антигоне и Эдипе в Колоне, о Евангелии покажет нам, в каком направлении следует искать природу истинного представления, понятия. Разумеется, вскоре Гегель, чтобы одержать победу над тем романтизмом, которому он был причастен, преобразует Begriff в разновидность аристотелевской энтелехии, или, скорее, стремится осуществить синтез между подвижным понятием и неподвижностью формы. Тем не менее мы всегда сможем обнаружить еще живыми те изначальные элементы своего мышления, элементы, которые согласно нашему мнению представляют собой самую важную сторону его ценности, даже тогда, когда они рискуют взорвать арматуру системы. Ибо, возможно, они представляют собой большую ценность, чем система.

Трагедия абсолюта В. Ю. Быстров

Жан Андре Валь (1888–1974) был одним из тех неутомимых служителей философской истины, без которых пейзаж французской, а может быть и западноевропейской (по крайней мере «континентальной»), философии XX столетия был бы совершенно иным. Длительное время (с 1936 по 1967 г., за исключением перерыва, связанного со Второй мировой войной), он был одним из самых известных и авторитетных профессоров Сорбонны. Однако Э. Левинас, считавший себя его учеником, называл деятельность Ж. Валя «экстрауниверситетской, или даже антиуниверситетской», полагая, что такого рода деятельность совершенно необходима для великой культуры. Ж. Валь начал свою академическую карьеру как последователь А. Бергсона, бывшего в первые десятилетия века бесспорным «властителем умов», который не знал себе равных по влиянию на интеллектуальную жизнь Франции.[192] В то же время Ж. Валь сделал очень многое, чтобы это влияние подорвать или по меньшей мере ослабить. С одной стороны, он был одним из тех, кто связывал возможности развития французской философии не с А. Бергсоном, а с новым прочтением Гегеля. Книга Ж. Валя, появившаяся в 1929 г., опережала знаменитые лекции Александра Кожева.[193] До этого «…Гегель был заповедной зоной логиков и эпистемологов… Прекрасная книга Жана Валя „Несчастное сознание в философии Гегеля”, подчеркивавшая религиозные корни его системы, сместила центр тяжести с „Логики” на „Феноменологию Духа” Вслед за этой книгой во Франции появляется фигура Гегеля — экзистенциалиста, романтика, современника Кьеркегора, Гегеля как тайного антигегельянца: „Гегель против Гегеля”…»[194] С другой стороны, Ж. Валь был известен и как поборник С. Кьеркегора, что нашло выражение в другом довоенном сочинении «Кьеркегоровские штудии» (1938), где избыточно абстрактному гегелевскому мышлению противопоставляется «философия конкретного и переживаемого».

В годы войны Жан Валь, как еврей был интернирован правительством Виши в концентрационный лагерь Дранси (на северо — востоке Парижа), откуда ему удалось бежать. С 1942 по 1945 г. он жил в США. Пользуясь поддержкой Фонда Рокфеллера, он основывает «университет изгнания» в Нью — Йорке, Свободную Школу Высших исследований. Несколько позже он выступает как организатор Декад, собраний интеллектуалов из Франции, находившихся, как и сам Валь, в вынужденной эмиграции. К этим же годам относятся и первые публикации поэтических опытов Ж. Валя, а также переводы английской и американской поэзии на французский.