Несчастное сознание в философии Гегеля

Это изучение позволило бы предвидеть, что, только уничтожая противоположные термины, мы на самом деле будем их полагать и утверждать, а также, более общим образом, что история философии могла бы быть самой философией; действительно, не пройден ли в формах философии Канта, Якоби, Фихте весь цикл философии субъективности и не повезет ли той философии, которая теперь появится на свет, стать истинной философией?

Дело в том, что бытие и небытие, подобное и различное, тождественное и иное являются категориями, которые подразумевают друг друга. Дело в том, что рассудок движется от одного из этих утверждений к другому, от одной категории к другой, подталкиваемый негативной силой разума, а также в том, что, движимый этой силой, переходя от одного ограниченного бытия к другому, он устремляется к своей гибели. На самом деле разум есть негативность.

Если мы изучим эту игру противоречий, то нам удастся увидеть, насколько неадеквактными были агностицизм Канта, агностицистский гностицизм Шеллинга, философия должного Фихте: ни со стороны сущности, ни с другой стороны нет ничего, что не было бы сущностью, не существует двух вещей, одна из которых являлась бы потусторонней (Jenseits) по отношению к другой.

Существует мышление, которое движется от одного к другому и которое является свидетелем той игры, которую оно порождает, и которая порождает его.

Иначе говоря, среди абстрактных форм нет ничего истинного и реального. Есть движение, которое движется от одного к другому, которое и есть истина.

Нет ничего неопределенного, как говорит Гегель в теологических фрагментах. «Человек существует лишь в той мере, в какой существует нечто ему противоположное. Ничто не несет в себе природы своего бытия; любая вещь необходима лишь относительно».[4]

Та ирония, о которой мы говорим, приносит с Собой новую ясность. В конце концов все усилия будут оправданы, и окажется, что они были предприняты в надлежащий момент. Несчастье, которое является обращением одной из этих крайностей в другую, само становится перевернутым несчастьем, становится счастьем.

Шопенгауэр показывает нам, как романтизм Приходит к несчастному сознанию; проблема, которую ставит Гегель, может быть выражена в терминах, используемых Стирлингом: «Следует ли на самом деле завершать свою систему, как это сделал Шопенгауэр? Существует ли другое сознание, кроме сознания несчастного?»[5]

II. Антитетическая игра и попытка синтеза

Однако этих переходов и обращений недостаточно, чтобы мы поняли гегелевскую диалектику. Мы в таком случае остаемся, так сказать, на том же уровне мышления; Гегель учитывал, например, что всеобщность, которая была бы чистой противоположностью индивидуальности, была бы не истинной всеобщностью, а наоборот, простой индивидуальностью, только в другой форме. Следовательно, речь шла бы о том, чтобы перейти к индивидуальности, которая в то же самое время являлась бы и всеобщностью.[6] Любое понятие становится «истинным», лишь углубляясь в само себя, и углубляется, лишь охватывая свою противоположность. Следует выйти за пределы того, что можно назвать «простой рефлексией», которая противопоставляет конечное и бесконечное лишь таким образом, что конечное раздваивается, и мы оказываемся перед лицом двух видов конечного, вместо того чтобы подойти к тому единству конечного и бесконечного, которого достиг Гегель.

Таким образом, мы вынуждены заметить, что не следует изображать излишне схематично то движение от тезиса к антитезису и к синтезу, которое совершается в разуме Гегеля. Возможно, аналогии, выявленные, между прочим, впервые Гегелем, между его способом постижения вещей и способом Фихте или даже Шеллинга, в какой‑то степени вводят в заблуждение историка философии.

По правде говоря, два метода смешиваются в его уме, смешиваются и дополняют друг друга. С одной стороны, он движется от одной идеи к идее противоположной, от тезиса к антитезису; он мыслит противоположностями; и здесь улавливается та негативность, которая для него тождественна и идеальному и свободе.

Но с другой стороны, он движется от одного тезиса к тезису более полному, к синтезу. Над одной стадией развития разума он всегда видит другую.

Как раз благодаря смешению этих двух методов, благодаря связи синтеза и антитезиса, как он сам говорит об этом в своем Фрагменте системы, и благодаря применению этого двойственного метода к исследованию запутанных данных истории религии, истории философии, истории цивилизации, логики Гегель и приходит к своей системе.

III. Возвращение к тезису

Но почему следует стремиться к синтезу? Почему, вместо того чтобы удаляться от первой идеи, — либо, так сказать, в глубину, углубляя ее, либо в ширину, отталкиваясь, насколько это возможно, от нее посредством ее отрицания, — следует к ней возвращаться? Здесь выступает на первый план другая гегелевская идея, идея возвращения к исходной точке, но обогащенной всеми промежуточными этапами.