Несерьезная педагогика

Шестилетняя Нини, играя с малышами, смотрит на них свысока. Она строит не для себя – для них. Хелька не может с этим смириться, не желает признать авторитет Нини – задает бестактный вопрос, получает пренебрежительный ответ.

Умеет ли Нини строить так, как Хелька? Нини даже не смотрит: ясное дело, умеет.

Нини рассказывает сказку о гадюках.

– Смешной ведь конец?

Хелька:

– Нет.

Дописываю по памяти. Нини борется за свой авторитет – рассказывает сказку о гадюках. Хелька не знает, что такое гадюка, сказка ее не заинтересовала. Нини предчувствует поражение, задает неосторожный вопрос, получает обидный ответ. Тут я (впрочем, напрасно) задаю Нини несколько вопросов о гадюках. «Гадюка – она как нитка и может съесть двести человек». Хелька мрачно смотрит на Нини: отношения напряженные, атмосфера накаляется. Случайная встреча двух таких разных личностей: неискренний разговор, вынужденный контакт; потом разойдутся, недовольные друг другом.

Кубики – долго – замок.

X.:

Вы умеете так строить? Красиво?

Нини – 22.

Крыся – 0.

Хелька – 14.

Снова строят. За короткое время Нини произносит двадцать два слова, Хелька – четырнадцать, Крыся – ни одного. Замечу, что в десять с лишним минут непринужденной игры поместились 1) картинки, 2) мяч, 3) кубики, 4) сказка, 5) кубики.

Эмуляция зависти.

Хелька, все настойчивее:

– Красиво, а ты так умеешь?

Разваливает домик Нини.

– Сама буду строить.

Нини:

– Я для Крыси буду строить.

(Шепчет Крысе на ухо.)

Крыся оборачивается, разваливает домик Хельки.

[Пробел в записях.]

Я забыл сказать, что строят они на полу.

Это борьба за Крысю, за этого хоть и маленького, но спокойного, молчаливого, серьезного человека, который, когда берет мяч, всех удивляет.

Затаив дыхание слежу за развитием драмы. Хелька страдает, ее терзает обида, она сердится на Нини, хочет добиться расположения Крыси, однако догадывается, что старания ее напрасны: Крыся наблюдает, как Нини строит.

Месть. Хелька разрушает домик Нини. Нини в ответ презрительно молчит: не пристало ей выяснять отношения со слабым противником; она только подчеркивает, что Крыся принадлежит ей.

Как много тут не записано! Дополняю по памяти: после вызывающего поступка Хельки Крыся слегка придвигается к Нини, спокойно встречает возмущенный взгляд Хельки, отворачивается к Нини. Это продолжается десятую, сотую долю секунды: Нини командует, Крысина рука быстро сметает постройку Хельки. Хелька молчит: понимает, что сама виновата, чувствует свою беспомощность перед Крысей.

Пробелы в моих записях показывают, как сильно затронула меня эта сцена. Чего тут только нет, каких человеческих проявлений! Не помню столь сильных чувств со времен моих наблюдений за младенцами.

Хелька нашла общий язык с Нини (как?).

Не знаю. Не помню. Я упустил целый ряд интересных моментов. И не слишком доверяю записям, в которых отсутствуют пробелы и искренние признания в том, что наблюдатель не помнит, не заметил, забыл.

Подходит Ханя – к Нини.

Юрек садится на стульчик Хельки.

Хелька смотрит долгим взглядом (я жду) – ничего!

Ханя берет кубик из домика Хельки.

Хелька смотрит долгим взглядом:

– Ханя, пожалуйста, не бери мои кубики.

Ханя продолжает забирать кубики. Хелька бьет ее кубиком по голове.

Хелька судорожно хватает последний и отдает Юреку:

– На-на-на.

Юрек мне:

– Этой девочке нечего строить. Она не будет строить.

Я:

– Что? (Грубо, жестким голосом.)

– Она все у нее забрала.

Хелька смотрит на Юрека (Юрек – на Хельку).

– Она… та послушная девочка.

Ханя отдает Хельке восемь кубиков, Юрек добавляет свой, девятый.

Ханя, увлекшись, добавляет еще.

– Я ей все уже отдала, Юрек, все уже ей отдала.

(У меня слезы на глазах.)