Нешкольный дневник

На ловца, как говорится, и зверь бежит. Я вошел в раздевалку и тут же встретил взгляд Яны. Она была только после душа, в одном полотенце. Я смутился и, пробормотав что-то жалкое и раздавленное типа «Ой, я не туда, кажись…», попытался выскочить из раздевалки. Но тут за моей спиной щелкнул замок, я обернулся и увидел прислонившуюся к двери низенькую, толстую девчонку, уже не помню, ни как ее звали, ни как она выглядела.

Яна сказала:

— Да нет, Рома, ты попал именно туда.

— Ты попал, — неожиданным басом сказала низенькая. Вообще у людей такой комплекции обычно писклявый голосок, взять хотя бы эту Ильнару Максимовну, у которой потом в «Виоле» работал.

Яна продолжала:

— Вот что, Рома. Ты мне нравишься. Да ты всем нравишься, правда, девчонки? — «Правда!» — отозвался кто-то из душевой, и Яна продолжала: — Ты, конечно, всем нравишься, но только ты какой-то странный. Стремаешься нас, как будто мы мегеры какие. Обсоски водяные, как говорится. В общем, так ты сейчас с нами трахнешься, и свободен. Ты, наверно, еще девственник, поэтому кобенишься. Нас тут шестеро, но ты молодой совсем, мальчонка, так что выдержишь. А вот если ты попытаешься отсюда улизнуть, — повысила она голос, заметив мое невольное движение к двери, — так учти: мы тут же поднимем шум, скажем, что ты вломился к нам в раздевалку, буянил, хотел изнасиловать… ну, скажем, меня. Тебя, конечно, не посадят, возраст у тебя неподсудный, но неприятности тебе гарантированы, мой отец — замминистра спорта в областной администрации, и из секции тебя точно выгонят. О плавании тогда можешь забыть. Ну что уставился? Давай!

И она сняла с себя полотенце.

Не знаю почему, но я не чувствовал никакого возбуждения, хотя сейчас, вспоминая, наверно, не могу не сказать, что фигура у этой Яны классная. Рожа, конечно, вульгарная, а в комплекте с сиськами-письками получается то, что именуют коротким и исчерпывающим словом «соска». Вот это-то наименование Яна тотчас же и подтвердила, потому что, в то время как меня, впавшего в какой-то столбняк, низенькая подтолкнула от двери ближе к середине раздевалки, Яна развязала шнур на моих шортах, а под ними больше ничего не было. Яна встала на колени и взяла в рот мой член, дальше все было как в дешевой порнушке, даже описывать противно. Судя по всему, в раздевалке остались самые отчаянные оторвы, потому что никто и бровью не повел при том, что Яна увлеченно делала минет. Толстенькая даже комментировала, что-то там советовала, но я уже не слышал, потому что переклинило мозги. Сейчас, конечно, такой яркости ощущений уже нету, поскольку первое впечатление — самое сильное, если не по силе, так по свежести. Тем не менее как бы мне хорошо ни было, я почувствовал себя униженным и оплеванным. Потому что меня, по сути, принудили, банально трахнули, я оказался в роли слабого, один против этих четырех сук. То есть их было шестеро, но прыгали на мне только четверо, остальные же мерзко хихикали.

…Все это промелькнуло у меня перед глазами, когда я смотрел на Алку. После этих ее слов, что она больше так не может и что она хочет возвратиться на панель, у меня во рту отчего-то возник привкус крови. То есть губы и так были разбиты и сочи-лйсь кровью, но вкуса ее я не чувствовал и ощутил только теперь.

— Ну что ж., значит, так надо, — наконец сказал я. Или, быть может, я сказал не эти, но такие же раздавленные, ни к чему не обязывающие и ничего не значащие, беспомощные слова. Да и неважно это вовсе.

Через две недели Алка работала в «Виоле» у своей старой подельницы Ильнары Максимовны. Я во все это старался не вникать, и так все понятно было, но я твердо знал, что с Алкой в «Виоле» должно быть все в порядке, по крайней мере, лучше, чем у покойного Клепы, который сам себе бог и сам себе судья, как говорится. Она сидела на частных заказах, на общий поток ее не ставили и в сауны не возили, так что по всем показателям она стала элитной.

С Алкиным новым сутером я случайно познакомился в каком-то кабаке, где, кроме как за баксы, не обслуживали. Были тогда, в начале девяностых, этакие валютные шинки, где родимые «деревянные» категорически не приветствовались, обслуживали практически только иностранцев, ну и — своих знакомых, тоже на грины счет ведущих. Сутер тот, Гена его звали, с созвучной фамилией Генчев, лепил горбатого о том, что, дескать, хорошая у них в конторе эта новая дама, Алка, жалко только, что имя рифмуется со словом «давалка», а сама носительница этого имени хоть и роскошная женщина и умеет себя подать этаким блюдом для гурмана, но тем не менее почти тридцать лет — это время, когда близко выход в тираж Молодое поколение подпирает. Напротив него сидела носатая баба с огромной грудью и пискляво выводила:

— Ты, Геночка, не прав. Я Аллу много лет знаю, она баба стоящая. А то, что молодое поколение подпирает, так Алка долго еще будет этому молодому поколению сто очков вперед давать.

Я пьяный был. Подсел к тому столику и заплетающимся голосом сказал: