Нешкольный дневник

Человек удивительное существо, к любой грязи привыкает куда быстрее, чем любая свинья. Да и то свинья, мне кажется, все-таки мало-мальски питает уважение к своей хрюкающей особе и потому не во всякую лужу ляжет, а у человека такое понятие, как самоуважение, напрочь отсутствует. Вот и у меня так же. Привык — к самой грязной луже привык, хотя выглядела эта лужа очень пристойно, ночные клубы, казино и бары затопила, шмотки и все такое. О моем саратовском прошлом я вспоминал теперь с улыбкой и думал, что был невинной овечкой. Если, конечно, не брать во внимание убийство Мефодия.

Так вот, это случилось на исходе второго месяца. Юлик поймал на удочку одного жирного прокурора. Свободное от отправления правосудия время этот козел посвящал «выоно-шам», как он сам выражался. Прокурор… в страшном сне не забуду этого прокурора. Денег у этого служителя законности было так неприлично много, что я даже об этом ему сказал. Прокурорский чинуша хохотал, а потом заявил, что если бы он не брал взяток, то до сих пор сидел бы на жалком окладе младшего следователя Саратовской прокуратуры, а не зашибал реальные бабки по тому же ведомству в Москве. Я понял, почему Кормильцев именно на меня навел этого «про»: земляк, тоже из Саратова. Я вспомнил Катю, которая обслуживала вот таких же земляков. Ее не было в Саратове, она в розыске и скрывается где-то, а может, и нет ее в живых, но почему-то именно с ней соотносилось у меня в голове мое саратовское эскорт-прошлос. Толстый прокурор уже предлагал мне и Виталику ехать к нему на квартиру, а я пил текилу и вспоминал Катю.

Подошли Кормильцев с Юликом и Филом Греком, сутером из одного конкретного притона за городом. Синьор Пабло намекнул, что хорошее бабло можно срубить и что тачка ждет. Я хотел вместо себя Юлика задвинуть к прокурору — протиимо было, но Юлик в такое говно был пьян, еще пьянее Грека, который уже блевал под столик три раза.

Поехали я и Виталик. На машине прокурора. Я вел, прокурор с Виталиком, на заднем сиденье хихикал, Виталик же острый на язык был, быть может, самый острый из нашей четверки. Хата у прокурора была отпадная, тут и описывать нечего… Полезли в ванну, хорошо, я пьяный был, а то стошнило бы от этих прокурорских брюшек-ручек-ножек, Снова вспомнилась Катя, которая рассказывала мне о своих ощущениях, когда вот таких же образин ублажала. Не думал я, что самому придется на себе почувствовать — еще больнее и острее почувствовать, потому что, в отличие от Кати, я все-таки мужчина. Впрочем… какой я теперь мужчина, смешно.

Прокурор увивался вокруг Виталиковой татуировки, той, с голой бабой и мастями, спрашивал, а что она, собственно, значит. Виталик объяснять начал, упирал на эстетику, а не на знаки различия, прокурор начал ему татуировку губами слюнявить, а я из ванны выскочил, сказал, что сейчас приду, только оклемаюсь влегкую, потому как выпил хорошо. Пьян я был на самом деле прилично и потому толком не помню, как вместо туалета угораздило меня в голом виде завалиться в прокурорский кабинет. Стол был завален бумажками какими-то, папками, я машинально взял что-то в руки, глянул…

Быть может, такого не бывает. Я и сам тогда подумал, что все это плод моего подогретого бухлом немереным воображения, что меня «беляк» осчастливил, белая горячка то есть. Но только глянуло на меня с фотки этого дела уголовного Катьки-но лицо. Ошибки быть не могло, как я сначала понадеялся: «Павлова, Екатерина Владимировна». И такое в этом деле про нее было понаписано, что просто жуть. Впечатление создавалось, что на Катю хотели повесить все «глухари» по Саратову. Именно по Саратову. Я сообразил: если ее дело в Москву переслали, то, стало быть, и она в Москве — и, быть может, уже задержана. По подозрению в убийстве собственного брата, и… еще там было. Даже про Мефодия что-то пропечатано, у меня аж в глазах потемнело. Я сел прямо на пол и стал читать. И, насколько я мог вообще врубиться в таком пьяном состоянии, Катю еще не задержали, но уже вот-вот — близки к тому. В деле были ка кие-то телефоны, адреса, докапало до меня, что и здесь, в Москве, Катька тоже в эскорте работает. А что ей еще делать остается?'

Я аж протрезвел, пока читал. Стал за пазуху совать папку, только на мне одежды же не было, это я как-то сразу не въехал. Я стал одеваться лихорадочно, и тут в кабинет вваливается прокурор, весь в мыле, голый, брюхо подпрыгивает, отросток мерзкий топорщится. И ко мне: дескать, какого хрена ты, сукин сын, мой кабинет лопатишь? А? А как дело в моих руках увидел, аж пена изо рта пошла.

— Ты, падла, сядешь у меня на пожизняк, — орет, — тебе ж кранты, мокрице, всю жизнь будешь у параши раком очко подставлять!

— По очку это ты у нас спец, — отвечаю.