Несколько бесполезных соображений

— Рильке! — воскликнул он. — Ну конечно! Это был мой отец. Вам знаком его рифмованный справочник столичных адресов? Штука любопытная и абсолютно бесполезная.

Он сорвал с меня шляпу и вскочил на подножку трамвая. Странный тип.

Я вошел в кафе, чтоб на досуге поразмыслить о случившемся. Кельнер был голый.

— Кофе или ничего? — спросил он.

— Ничего, — сказал я.

— Вон! — рявкнул кельнер. — Мы тут в игрушки не играем.

Это был веский аргумент: люди вроде него святым духом питаться не могут. Я опять вышел на улицу. Дождь не прекращался. Было хмуро и слякотно.

В подворотне стояли два старика. В ту самую минуту, когда я проходил мимо, тот, что повыше, двинул другого в ухо.

— Вам больно? — спросил я пострадавшего.

— Нисколько, — бодро ответил он. — Мы спорим о жизни, а у моего друга воинственная натура.

— Вот вам и философский камень, господа, — учтиво сказал я.

— Не бросайтесь камнями! — испуганно закричали оба и побежали прочь. Несмотря на свой преклонный возраст, они не поняли, что я выразился фигурально и имел в виду просто-напросто начало всех зол. Этот неудачный опыт убедил меня в бесполезности жизни. Я вынул из уха затычку и исчез.

Удивительный случай

В субботу вечером, когда я один сидел у себя в кабинете и читал Эдгара Аллана По, кто-то резко нажал кнопку звонка. Я отворил дверь и увидел щуплого человечка в унылой кепке.

— Добрый вечер, — сказал он. — Менеер Лауверс дома?

— Нет, — ответил я.

— А когда я смогу его застать? — спросила кепка.

— Никогда, — ответил я. — Такой здесь не живет.

Человек ухватил себя за подбородок. Отступив назад, он осветил карманным фонарем номер дома.

— Шестнадцать! — воскликнул он с облегчением. — Вот видите, я знал, что не ошибся. Лауверс живет в доме номер шестнадцать.

Я покачал головой.

— Правда-правда. Толстый такой, с белой собачкой.

Из вежливости я сделал вид, будто стараюсь припомнить. Но в конце концов сказал, что в жизни не видел ни этого господина, ни его собачонки.

Кепка начала проявлять признаки нетерпения.

— У него одутловатое лицо, у этого Лауверса. Я уже не первый раз его навещаю.

— Да нет здесь такого, менеер! Говорят вам…

В эту минуту отворилась дверь гостиной, и в коридор вышел тучный мужчина с одутловатым лицом, одетый в домашнюю куртку, с ним рядом суетилась белая собачка. Протягивая руку, он бросился прямо к кепке и воскликнул:

— Да ведь это Кеес! Наконец-то вы ко мне выбрались!

— Ну что, убедились? — сказал гость, взглянув на меня укоризненно.

Я был порядком озадачен; потом все выяснилось. Лауверс живет в нашем доме уже полтора года. Оказывается, из-за административной путаницы в жилищном управлении дом сдали не только нам, но и Лауверсу. По странному стечению обстоятельств раньше мы с ним ни разу не встретились. Когда мы были в передней комнате, он находился в задней. Если же в заднюю комнату уходил я, скажем, чтобы взять книгу, он в это время был в коридоре или на прогулке. Так мы за все время ни разу и не встретились. Только сейчас, благодаря посетителю, эта история выплыла наружу. Ну да ничего, что-нибудь придумаем.

Кстати, Лауверс неплохой парень. Только немного толстоват.

Спиритический сеанс

— Я пошел, до свиданья, дядя Хенри, — сказал я, уже в куртке войдя в кабинет, где он, как всегда, дремал над книгой, а облезлый пес Дус лежал у его ног.

— Хорошо, мой мальчик, — рассеянно ответил он и поглядел на меня с непостижимым, задумчивым дружелюбием очень старого человека, который в меланхолическом окружении изящных безделушек и целлулоидных воротничков ждет смерти так же спокойно, как ждут поезда. Картина эта стояла у меня перед глазами, когда я, слыша собственные шаги на замшелой аллее, оглянулся на уродливый старый дом, где нот уже целый месяц прерываю своим приходом сумбурные дядины разговоры с самим собой.

Беседовали мы с ним только о погоде, поэтому я с радостью принял приглашение своих старых амстердамских приятелей навестить их.

Входя в квартиру, я был готов ко всему — в карты и то сыграл бы с удовольствием. Но встреча превзошла все мои ожидания. В уставленной книгами комнате на круглой дубовом столе стояли бутылки и хрустальные рюмки, благодаря чему первоначальная неловкость быстро рассеялась. Я даже дошел до того, что согласился фамильярно называть Хенком корпулентного адвоката, большого поклонника искусств, потому только, что четверть века назад, когда мы оба были совсем иными, мы питали друг к другу симпатию, но, известно, бутылка вина, как по волшебству, развеивает дымку, туманящую прошлое.

И пошло: Хенк, Фреек, да не выпить ли нам за Анни. Суровая женщина с такими волосами, что ими впору набивать диванные подушки. Жена Хенка. И все в таком же духе.

Компания состояла из людей трезвых, деловых, однако же не столь самоуверенно-неприступных, как представители высшего света. Беседа протекала плавно, остроумно, непринужденно, иронично, как и подобает в обществе интеллектуалов-соглашателей.