Несколько дней в августе

…Варвара Глотова была пунктуальна. Грациозно сбросив свой плащ, она чмокнула Тошу в щеку.

— Привет, Евгеньич! Живешь-поживаешь?

— Относительно, Варя, — улыбнулся Тоша. — Ты не привела к моему подъезду своих девочек?

— Я вышла через черный ход. Девочкам не удалось сориентироваться. А это кто?

— Это моя.

— Да? — удивилась Варвара. — А я не знала, что у тебя есть дети.

— Знаешь, — признался Тоша, — я сам об этом никогда не догадывался.

Варвара легко, по-кошачьи, прошлась по комнате, посмотрела на себя в зеркала, вздохнула.

— Давай работать! — предложила она.

— Давай! — улыбнулся Тоша. — Начнем с общего впечатления. Варя, твоя программа — отдельные номера. Где более эффектные, где менее. Но Театра нет. Ты пытаешься провести композиционную линию — не удается…

— А что делать, Евгеньич?

— Трудно сказать. Возьмем твой стержень — «Монолог актрисы кукольного театра». «Слова и жесты — все известно, но тренируюсь дотемна ползти, стоять, бежать на месте: была б макушка не видна…» Песня хорошая, и это гвоздь, на котором должна держаться картина. Знаешь, меня всегда поражали куклы-марионетки. Как они опутаны нитями, и каждая ниточка что-то в себе несет. Жест, движение, взгляд. Малейший срыв — и кукла безжизненно замирает. А если присмотреться… Как часто мы зависим от случайностей, совпадений, действий совершенно неизвестных нам людей, чужих слов, слухов, сплетен, неписаных правил, обрушивающихся на нас гигантским водопадом нитей, и мы живем, подчиняясь им, часто не понимая — почему? Но вдруг какая-то нить обрывается, слетает, выскальзывает из предназначенной ей ячейки, а человек, не ведая того, продолжает играть в этом вечном спектакле. И вот тогда он совершает непонятные, на первый взгляд, безумные поступки, он открывает в себе удивительный дар риска и талант правды, он поражает окружающих своей необузданной откровенностью, и в этом его прелесть. Он всесилен, пока уверенная рука режиссера — судьбы не исправит порвавшуюся нить. Марионетки, марионетки…

— Кажется, я понимаю тебя, — прошептала Варвара. — Я подумаю.

Марина вышла на кухню и через десять минут вернулась с чаем.

— Спой для нас свою последнюю, — попросил Тоша, — а потом займемся техникой.

— Просто так? — спросила Варвара.

— Просто.

Варвара опустилась на тахту, откинула копну черных, блестящих волос.

Ласточки летом беспечны,
Но наступает вечер,
Падают на асфальты
Черненькие тела.
Что нам до них, до милых,
Веруя в справедливость,
Мы подбираем утром
То, что звало вчера…

— Мелодия пойдет, — заметил Тоша, — а текст не годится. Кто автор? Олег? Созвонимся, я ему кое-что подскажу.

— А мне понравилось, — сказала Марина.

Варвара была у них до обеда. И Марина удивилась, каким жестким, требовательным, временами упрямым становился Тоша. Они действительно работали, и работали тяжело.

— Вот так, — сказал Тоша, когда ушла Варвара. — А на следующей неделе обещал заглянуть Баринов.

— Как? — изумилась Марина. — Август Баринов?

— Август, — подтвердил Тоша. — Правда, с рождения его звали Алексеем, но посуди сама, какое это имя — Алексей. Ты послушай, как звучит: А — лек — сей. Лек — явно выпадает. А сей? Сей певец? Пришлось придумать — Август. А фамилия подходящая: Ба-ри-нов! Звучит, приманивает! Август Баринов. С этого мы с ним и начали. Помнится: скромный и застенчивый юноша. Вначале краснел от букетов. Когда это было?..

— И он действительно к вам придет?

— Обязательно. У него что-то там не ладится с концовками. И это уже стали замечать.

— Антон Евгеньевич, миленький, — взмолилась Марина, — а можно, я у вас еще немного поживу?

— Поживи, — согласился Тоша.

Марина жила уже вторую неделю у Тоши и Муратова. Она привыкла к многочисленным знакомым и приятелям, заглядывающим в эту захламленную, несмотря на все ее старания, квартиру. К знаменитым случайностям и к случайным знаменитостям, как любил говорить Тоша. Она привыкла ко многому, но никак не могла привыкнуть к некоторым странностям Тошиного характера. Очень часто Тоша «выключался». Он мог забыть, кто он, куда идет, зачем идет, наблюдая за привлекшим его внимание человеком. Мог часами сидеть на балконе, разглядывая находившихся во дворе соседей, мог с открытым ртом стоять на улице, а затем тут же несколько раз повторить поразивший его жест случайного прохожего. Сам Тоша эти странности обосновывал довольно фундаментально.

«Знаешь, ребенок, — говорил он, — величайшее дело в нашем умудренном мире — наличие случайностей. Мне всегда везло на необычное. Надо уметь всматриваться. Сколько жестов, взглядов, ухмылок, движений таит в себе человечество. Недаром сказано: „Так сыграть может только непрофессионал!“ Понимаешь: сыграть — не играя. И я „отлавливаю“ все новое, необычное, интересное. „Отлавливаю“, запоминаю и предлагаю друзьям. Иной раз одного движения губ, поворота головы, взмаха рук достаточно, чтобы сделать образ, показать характер. Детали — важнейшая вещь!»