Несколько дней в осенней тундре [СИ]

— Вот скажу Светлане, про то, как ты на девушек заглядываешься, — усмехнулась я и с ужасом почувствовала, что у меня пересохло во рту и онемели губы.

Вскоре мы услышали тихий звонок в дверь. Галина тревожно прислушалась, глянула на меня:

— Это у тебя?

Я молча пожала плечами и отхлебнула остывший кофе из кружки.

— Неужели ко мне?

Галина исчезла в недрах квартиры. Звонки прервались и возобновились после небольшой паузы. Меня охватила злость, сколько можно трезвонить. Возбужденная Галина появилась на балконе.

— Слушай, подруга, это же тебе звонят! Та самая дамочка!

Я промолчала. Отставив кружку на подоконник, я облокотилась на перила и смотрела, как воробей, что сидел на ветке клена, чистил перья, чистил клюв, а потом решил еще и почесаться. В дверь еще несколько раз позвонили. Галина не сводила с меня глаз. Воробей чесался, как пошлая бродячая собака, смешно задрав лапку, склонив голову набок, вытянув тощую шейку. Мне надо было, наверное, уйти в комнату, но я не могла сдвинуться с места. Колени были словно ватные, я боялась выпустить перила.

Заславская вышла из подъезда и медленно пошла прочь. Потом оглянулась, подняла голову и посмотрела на дом. Мы встретились глазами. Какое-то время я могла выдержать ее взгляд, наконец, это стало невыносимым, я повернулась и ушла в комнату. Сил хватило на несколько шагов. Колени подломились, я рухнула на пол и замерла, прижавшись щекой к нагретому солнцем паркету. В голове вспыхнула сцена из, казалось, забытого напрочь загула. Довольная, красная рожа, пыхтящая прямо в лицо. Несколько спазматических движений, теплая жидкость, разливающаяся внутри, отвратительное ощущение вялого члена между ног, и липкий поцелуй, жующий губы.

— Ну вот, а выёживалась, я уж подумал — целка.

Фужер, с вонючей водкой, налитой всклень. Жидкость плещется, стекает по пальцам и течет дорожкой до локтя голой руки.

— Ну, Жжженечка, давай… За любовь!..

Я захлебнулась в немом крике, заткнув для верности рот кулаком.

Через месяц, я сидела в вагончике Папы. Сидела как гостья. Контора решила экономить на авиаперевозках и уволила всех иногородних вахтовиков, набрав новую вахту из местных кадров. Я подписывала обходной лист, сдавала спецовки, каски, столы, стулья и прочую ерунду, записанную на меня. Карты, висевшие на стенах теперь уже не моего вагончика, я скатала в рулон, и занесла Папе.

— Пусть у тебя будут, не нужны — выкинешь.

— Как ты? Работу нашла?

— Есть несколько вариантов — преподавать зовут, родители в аспирантуру предлагают поступать, говорят материально поддержат, знакомый на Ямал заманивает…Распахнулась дверь в помещение шумной толпой, сосредоточенно матерясь об интервале перфорации колонны, вошли люди, обступили стол начальника. Ни одного знакомого лица. Я посмотрела на Папу как с другого берега.

— Ну, мне пора, а то машина уйдет. — прорвалась я к нему в паузах между матами.

— Сиди, к нам вертолетчики должны сегодня заглянуть, с ними улетишь.

Когда толпа схлынула, Папа закурил и какое-то время молча, исподлобья рассматривая меня. Я решила выдержать паузу.

— Я тут справки навел… Этот парень… Ну, тогда, на дороге… Короче, это ее двоюродный брат.

Это было очень больно, как кулаком в поддых. Я старалась изо всех сил сохранить лицо и держала паузу.

— Ты не хочешь знать где она сейчас?

Я перевела взгляд со стены, с карты нового разбуриваемого месторождения, на Папу. Он, прищурившись, изучал меня сквозь дым, усмехался.

— Она уехала. Насовсем. И очень далеко.

— Куда? — не выдержала я.

— В Канаду.

Вертолет летел над бескрайней заснеженной равниной, исписанной иероглифами причудливо извивающихся рек, расчерченной прямыми линиями дорог. Темно-серыми пятнами лежали на ней линзы застывших озер. Я сидела прислонившись лбом к холодному иллюминатору. Постепенно шум мотора отошел на задний план…Мы сидели молча возле костра на берегу озера. Надвигались сумерки. Разговор прервался. Поднявшийся ветер холодил спину. Пора было уезжать. Я встала, накинула Людмиле на спину куртку, скатала брезент и спальные мешки, положила их за сиденья в кабину. Людмила пересыпала песок из ладони в ладонь, о чем-то задумавшись. Я присела на корточки рядом. Она захватила горсть песка, подняла руку, он потек из ее кулака тоненькой струйкой. Мы обе засмотрелись на эту развевающуюся на ветру струйку белого песка, словно в этом действии был какой-то смысл. И тут она прочитала эти строфы Бродского. Ее такой богатый тонами и обертонами голос звучал как-то глухо и плоско. У меня сжалось сердце…

На прощанье — ни звука.

Граммофон за стеной.

В этом мире разлука —

Лишь прообраз иной.

Ибо врозь, а не подле

Мало веки смежать

Вплоть до смерти. И после

Нам не вместе лежать…

Господи, как же мне подняться из этого реверанса?…

2. Старая как мир история

Таинственной невстречи

Пустые торжества,

Несказанные речи,

Безмолвные слова.

Нескрещенные взгляды

Не знают где им лечь.

И только слезы рады,

Что можно долго течь.

Шиповник Подмосковья,

Увы! при чем-то тут…

И это все любовью

Бессмертной назовут.

А.А.Ахматова

3 февраля не важно какого года