Несколько историй из жизни отсутствующих

Израиль Иммануилович подал знак – и добрые молодцы в кипах дружно взялись за лопаты. Через пять минут красный в серебристый горошек галстук был засыпан сверху почти двумя метрами грунта, и над ним было высажено и основательно полито из заранее проброшенного сюда шланга маленькое красивое дерево. Оно вытянуло свои ветви к солнцу точно так же, как и все ее подружки-сестрички, которые уже росли здесь, на этом холме, одни давно, а другие не очень.

И оставалось только догадываться, сколько еще таких же секретов скрывается в их корнях.

За все это время никем не было сказано ни слова, только пес временами принимался скулить и беспокойно жаться к ногам Израиля Иммануиловича, а тот ласково трепал его по холке, успокаивая.

Внезапно я почувствовал огромную усталость. Ужасно захотелось спать.

…

Все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал. Точнее, все оказалось хуже некуда.

Рассказ Израиля Иммануиловича мог бы ввергнуть в истерику человека куда более сдержанного, чем я, но хозяин магазина подержанных членов был по-житейски мудр, а потому воспользовался старым как мир способом демпфирования стресса. Он снова угостил меня своим чудесным ромом, и проникшие в головной мозг молекулы этилового спирта сделали свое дело: я остался спокоен.

То, что он говорил, было похоже на бред. В любой другой момент я бы подумал, что он просто сошел с ума. Но после всего того, что случилось со мной в последнее время, я чувствовал, что во всем этом бардаке есть какая-то пока еще ускользавшая от меня логика.

Начал он с того, что попросил не перебивать его вопросами, которых у меня к нему, по его разумению (и в этом он был абсолютно прав), накопилось немало, тем более что ответы на некоторые из них я смогу найти в его повествовании.

Потом Израиль Иммануилович прочитал мне пространную лекцию о роли мифов в истории человечества, причем копнул глубоко: было там и про мотивационную подсистему нашего интеллекта, которая посредством формирования абстрактных образов-целей заставляет нас предпринимать действия, направленные на достижение этих целей, и про обратную корректирующую связь – способность критически оценивать эти самые абстракции, чтобы времени попусту не тратить, и про то, что во все времена эта обратная связь была главной мишенью тех, кто хотел управлять людьми. А поскольку без неприкрытого насилия ликвидировать эту обратную связь невозможно, так как она напрямую связана с механизмом принятия решения тем, что выдает ему на вход аргумент «за» или «против», то, для того чтобы контролировать процесс целеуказания, нужно было каким-то образом осуществить подмену критического анализа на нечто менее рациональное и более лояльное. И что такая замена нашлась, и имя ей – вера, которая, как известно, стоит на наборе аксиом, а тот, кто формулирует аксиомы, тот, соответственно, нужным образом программирует массив значений «за» и «против» аргумента, а значит и поведение человека. И про мифы, которые суть скрепляющая аксиомы среда, облегчающая их восприятие. Этакий кекс формы, содержащий в себе изюм смысла.

«Кекс, содержащий в себе изюм» произвел на меня тяжелое впечатление. Я хотел слушать объяснения по поводу того, что я тут делаю, по поводу того, кого только что закопали на склоне холма, что это за дом, что это за бородатые амбалы-близнецы с физиономиями разбойников, где спрятан пулемет, есть ли тут подземный ход, по которому можно удрать, когда держаться уже не будет сил, – я много чего хотел услышать, но только не про кекс и не про изюм!

Вероятно, физиономия моя совсем скисла, потому что Израиль Иммануилович подлил мне рома и попросил набраться терпения.

Он еще немного помучил меня экскурсом в мифологию, в социальный ее раздел, рассказав, как с самых древних времен мифы верно служили правителям, а те, в свою очередь, всячески поощряли и лелеяли подобное мифотворчество; как хилые карлики превращались в богатырей, тупицы – в мудрецов, уроды – в красавцев, импотенты – в неотразимых обольстителей, а бессовестные и лживые – в образцы чести и совести; как мифы эти охранялись даже лучше, чем сами правители, поскольку они работали не столько на какую-то конкретную персону, сколько на институт в целом; про то, что с желающими развенчать такие мифы во все времена поступали одинаково – их убивали.

…

– Сакральность! – Израиль Иммануилович многозначительно поднял вверх указательный палец. – И уже ни у кого и никогда не появятся в голове глупые фантазии о том, как Его Величество страдает в туалете от несварения, объевшись белужьей икры…

Он посмотрел на меня лукаво и спросил, пожевав губами:

– Простите меня за мой вопрос, Йозеф, и ни в коем случае не считайте, что в нем есть какой-то подвох: о чем вы думаете, когда расчесываете Овечку?

Он не переставал меня удивлять, этот старик. Я замешкался, но не потому, что испытывал какие-то затруднения с темой, а потому, что не мог вот так сразу сообразить, какое это имеет отношение не только к моим остававшимся без ответа вопросам, но даже ко всей той ереси, которой он меня потчевал почти полчаса.