Несколько карт из цыганской колоды

– Ну, ты не мог бы забросить меня на своей лодке к острову в эту пятницу? Пожалуйста.

– Хм… даже не знаю. У меня вообще-то с коленом стало хуже, я с палкой хожу…

– Ну, так это же плыть, а не идти…– возразила Надин, – а до марины ты на машине доедешь. Вечером паркинг, наверное, будет свободен. Верно?

– Ну, что ж… – сказал Виктор, – хорошо. Значит в пятницу в семь?

– Нет, в семь тридцать, – мне же еще добраться надо.

– Хорошо, – равнодушно ответил Виктор и повесил трубку.

Дни до пятницы пролетели без особых событий. Виктор все время пропадал в мастерской, что-то вырезал из дерева, сидя на высоком табурете и слушая тихое ночное радио, висящее на гвоздике и время от времени шипящее врывающимися помехами. Он отрывался только на еду, короткий поверхностный сон и утомительные походы в магазин. Колено, раненное когда-то на далекой войне осколком от мины, вдруг проснулось после стольких лет сна и припомнило ему все: долгие горные походы с Глэдис, занятия карате и многое другое. В общем, без палки он ходить уже не мог.

Но, так или иначе, вечер пятницы наступил. Виктор приехал в марину, вылез из машины и затем, ковыляя, добрался по танцующим понтонам к лодке. Он, не торопясь, снял чехлы, проверил бензин и батарею, и затем, усевшись у штурвала, стал ждать. В семь-тридцать никто не объявился. В семь сорок пять Виктор стал набирать номер Надин, но ее телефон, судя по всему, был отключен. Он звонил каждые пятнадцать минут, но все без толку. В девять-пятнадцать телефон откликнулся, и явно нетрезвый голос Надин осведомился:

– Ало? Кто это?

– Надин?– удивился Виктор, – Что с тобой? Ты где?

– Ой, пап, я забыла тебе сказать: меня раньше отпустили, и я добралась со всеми на катере!

– Надин, ты не могла мне позвонить?– Виктор закипал.

– Ой, ну я же сказала, что забыла! Ты же тоже иногда что-то забываешь, например, сколько раз я тебя просила заехать к нам и забрать свой подарок!

– Понятно… Значит так, – Виктор старался быть спокоен, – больше мне не звони. Это все. – И он выключил телефон.

Надин ни в тот же день, ни в последующие перезванивать и не пыталась, не говоря уже о том, чтобы заехать и извиниться за учиненное ею свинство. Судя по всему, она вообще не считала ситуацию какой-то особенной.

Виктор подождал две недели, потом еще две, а после поехал к нотариусу и написал завещание, в котором сделал получателем всего его движимого и недвижимого имущества фонд борьбы с болезнью, от которой умерла Глэдис. Условием было, что фонд должен позаботиться о его похоронах, а именно: никаких поминок, тело прямо из госпиталя – в крематорий, а дальше они были обязаны развеять его пепел над океаном, в точности так и в том же месте, где он «похоронил» Глэдис, согласно ее пожеланию. Странно, но после этого Виктор почувствовал себя свободнее, увереннее, и даже немного веселее. Выбор был, наконец-то, сделан. Это был трудный, не особенно приятный, утомительный, но чрезвычайно важный выбор.

Потом, сидя в мастерской, он часто размышлял, покуривая. Почему он не сделал этого раньше? Ведь если бы все то же самое он проделал еще при первых симптомах чудовищного неуважения, все могло бы быть совсем иначе. Способность к иррациональному выбору – одна из вещей, которая отличает нас от животных, – думал он. Последние заботятся лишь о сохранении и продолжении жизни, мы же куда чаще заботимся о сохранении своего лица, о том, чтобы не доставить кому-то неприятностей или просто о том, чтобы кто-то не подумал о нас дурно.

– Но мог ли я сделать то же самое, еще скажем, при жизни Глэдис? Вряд ли… – думал он. Хотя, если разобраться, он попросту не находил ответа.

Вдруг Виктор почувствовал, как кто-то тронул его волосы. Это было точь-в-точь так же, как когда-то его волосы трепала Глэдис. Он даже вскочил со своего стула и огляделся. Но нет, это был просто сквозняк, неведомо как залетевший в гараж.

За окном загудел далекий поезд. Виктор заметил, что этот далекий, словно из другого мира, голос тепловоза бывает слышен лишь, когда лес наполняется туманом, или же в те дни, когда сеется мелкий дождь. Странно, но сегодня была тихая прозрачная ночь.

– Не знаю, как остальные, – продолжал размышлять Виктор, – Но я, словно бы этот самый поезд. У меня никогда не получалось повернуть тогда, когда я хотел бы, но только, когда путь приводил меня в некой «железнодорожной стрелке». И только тут я мог решиться перевести эту стрелку или же двигаться дальше в том же направлении. А, может, тогда, давно, мне тоже встречались такие «стрелки»? Но я их попросту не замечал, или того пуще – игнорировал?

Он снова словно бы почувствовал на плече теплую руку Глэдис.

На него накатило какое-то новое понимание вещей и событий. И тут же вдруг жизнь перестала казаться какой-то завершенной и безнадежной, словно ржавый катер, намертво вмерзший в речной лед. И даже колено вдруг почему-то перестало болеть. Виктор встал и, потянувшись, сказал вслух: