Несколько лет в деревне

– Дьявол ты, а не человек, – обратился я к нему, – слышал я в окно твои подлые речи. О себе только думаешь, тебе бы хорошо было. Да не то время, нет больше Николая Васильевича, не с кем морочить народ; прошло время, когда за пуд ржаной муки тебе по десятине жали, тогда за бутылку водки ты на лучшей земле сидел, а народ бедствовал. Не будешь торговать чумною скотиной. Я за народ – и весь перед Богом. Верой и правдой хочу помочь тем, которые века работали на моих отцов, дедов и прадедов. Тебе не смутить их: за каждое своё слово дашь отчёт людям и Богу. Будет же тебе мутить. Вот тебе моя воля: нет тебе ни земли, ни лесу, ни выпуска – иди на все четыре стороны. Месяц тебе сроку даю, и чтоб через месяц духу твоего не было. Ступай!

Чичков слушал всё время с опущенною головой.

Когда я кончил, он высоко поднял голову, вздохнул всею грудью и проговорил спокойным, уверенным тоном:

– Спасибо, сударь, и на этом.

Он низко поклонился и, держа шапку под мышкой, неспешным шагом пошёл со двора.

Один за другим потянулись за своим коноводом богатеи.

Толпа угрюмо молчала.

– Скатертью дорога, – проговорил вслед уходившим Пётр Беляков. – Добра мало видели от них.

– Господь им судья, – заметил Фёдор Елесин. – Ушли и ладно. Проживём и без них.

– Проживём, – весело согласился Пётр Беляков.

– Сволочь народ, – сказал Андрей Михеев и плюнул.

– А ты будет, – остановил Фёдор.

Я стал записывать, кому сколько десятин.

Стадо выпустили на выпуск. Скотина быстро разбрелась по лугу, жадно хватая по дороге траву.

Народ повеселел.

– Ишь как хватает, – заметил Керов, мотнув головой по направлению выпуска. – Проголодалась.

– Напугал ты нас вовсе, сударь, – сказал, обращаясь ко мне, добродушный Прохор Ганюшев.

– Коли не напугал, – подхватил Керов.

Наступило молчание. Я продолжал записывать.

– А богатеи, мотри, и вправду уйдут, – заметил кто-то.

– А хай им пёс, – отозвался Андрей Михеев.

– А уж вертелся Чичков – и туда, и сюда, – начал опять Керов. – «Старики, я с хозяюшкой посоветоваться сбегаю», а сам забежит за угол, постоит-постоит и назад: «Жена не согласна».

Керов изображал Чичкова очень удачно и комично.

Толпа наградила его смехом.

– Даве бают, – заговорил Андрей Михеев, понижая голос, – богатеи промеж себя: «а он, – это про вашу милость, значит, – как приехал, тогда ещё сказал: не будет у меня богатых».

Толпа насторожилась и пытливо уставилась на меня.

– Я никогда этого не говорил. Я сказал, что у меня бедных не будет. Напротив, богатого мужика я уважаю. Если он богат, значит он не пьющий, заботливый, трудолюбивый, Только не хочу я, чтобы он богател, отнимая у бедного. С земли бери – что больше, то лучше, выхаживай её. Тут ты сразу возьмёшь 40—50 пудов лишних, но не выжимай последней копейки у бедного.

– Видишь, что баит, – заметил добродушный Прохор.

– А сказывают, быдто земля наша не принимает навоз, – сказал Пётр Беляков. – Нужен, ишь, навоз песчаной земле, а наша чёрная.

– Ты вот чёрный, а я русый, у обоих брюхо, и оба мы есть хотим. Так и земля: всякой навоз нужен, только песчаной чистый нужен, а чёрной – соломки побольше, потому что в чёрной силы и без того много, да только не перегорает она, как следует, от навоза же она горит лучше. Для этого же её нужно почаще перепахивать.

– Этак и станем пахать, да пахать, а другие работы?

– Поменьше сей.

– На что уж мало сеем.

– Вот в прошлом году я двоил, – говорил староста, – а Федька Керов в одноразку пахал. У него непрорезная рожь, а у меня вовсе плоха.

– То-то оно и есть, – заметил Фёдор Елесин. – Паши ты её хоть по пяти, раз, а не даст Бог, ничего не будет. А раз вспаши, да с молитвой – откуда что возьмётся.

– Молится-то, ведь, и худой, и хороший, и ленивый, и прилежный, кого же Бог слушает больше? – спросил я.

– Всех слушает, – сурово заметил Фёдор. – Разбойника в последнюю минуту и то послушал.

Я невольно смутился.

– По твоему, что хороший, что худой – одна честь?

– Не по-моему, а по Божьему, – кто как может.

– По-нашему, бают старики, – заметил молодой рябой Дмитрий Ганюшев, – Бог даст – и в окно подаст. Захочет – и на несеянной уродит.

– Ну, так вот не паши свой загон, – заметил я. – Посмотрю, много ли у тебя уродит.

– А что ж? – вступился Фёдор. – Лет пять назад посеял я рожь. Убрал. На другой год не стал пахать – болен был, прихожу на поле, ан, глядь, у меня непролазный хлеб, – падалицу дал Господь.

– То-то вот оно и есть, на всё Божья воля: волос с головы не упадёт без Его святой воли.

– Против этого я не спорю. Только я говорю: Бог труды любит. В поте лица своего добывайте хлеб свой. Для трудов и на землю мы пришли, так и надо. трудиться… Только за труд и награда от Бога приходит, а помрём, тогда и за добрые свои дела награду получим.

– Где уж нам, – заметил Керов, – здесь всю жизнь работаем на бар и там видно…

Керов подмигнул соседям.

Мужики лукаво уставились на меня: знаю ли я, на что намекал Керов?

– Ты что ж не кончаешь? – спросил я. – И там, видно, тоже будете работать; дрова для бар таскать? Так, что ли?

– Я не знаю, – смутился Керов.

– А я тебе на это скажу: какие баре и какие мужики.