Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса

Протиснуться в тамбур, даже подняться на ступеньки, не было ни малейшей возможности, поэтому он постучал в окно (у него было угловое место) и попросил сидевшего напротив француза передать ему сумку, объяснив на ломаном французском языке, что решил сделать здесь остановку. Пожилой француз посмотрел на него каким-то странным взглядом, полным немого печального упрека (этот взгляд на всю жизнь запомнился маленькому Везину), но все же передал ему сумку через окно тронувшегося поезда, при этом он быстро и негромко произнес какую-то длинную фразу, из которой сошедший пассажир понял лишь несколько последних слов: «А cause du sommeil et cause des chats».

Доктор Сайленс с его профессиональной проницательностью сразу заинтересовался этим французом, считая, что он играет одну из ключевых ролей во всей этой истории: в ответ на его расспросы Везин признался, что этот человек произвел на него необъяснимо благоприятное впечатление. В течение четырех часов их совместной поездки они сидели друг против друга, но разговор так и не завязался, ибо Везин стеснялся своего скверного французского языка, тем не менее визави непреодолимо притягивал его взгляд, и он то и дело оказывал ему знаки внимания. Они явно нравились друг другу: в них не было ничего такого, что могло бы спровоцировать — пусть даже мелкое — столкновение. Молчаливый француз, несомненно, благоволил к незначительному маленькому англичанину, без каких-либо слов или жестов проявлял постоянное благожелательство и, судя по всему, с радостью готов был оказать ему любую услугу.

— А эта длинная фраза, с которой он бросил вам сумку? — спросил Джон Сайленс, улыбаясь той особенной сочувственной улыбкой, которая могла растопить лед предубеждения в душе всякого пациента. — Вы и в самом деле почти ничего в ней не поняли?

— Он говорил так быстро, тихо и горячо, — объяснил Везин своим слабым голосом, — что я понял лишь несколько последних слов, и то потому, что он высунул голову из окна вагона и выговорил их очень отчетливо.

— A cause du sommeil et a cause des chats? — проговорил доктор Сайленс как бы про себя.

— Совершенно верно, — подтвердил Везин, — что, как я понимаю, означает: «Виной тому сон и кошки».

— Да, именно так бы я и перевел, — коротко заметил доктор, не желая, очевидно, прерывать рассказ своего собеседника.

— Остальная же часть фразы — та, что я не смог понять, — по-видимому, содержала предостережение не останавливаться в этом городе или каком-то его определенном месте. Такое у меня осталось впечатление.

Поезд укатил прочь, и Везин остался на перроне один в не слишком-то веселом настроении.

Маленький город был разбросан по склону крутого холма, который поднимался над равниной, сразу же за станцией, и был увенчан двумя башнями разрушенного кафедрального собора. Со станции он казался ничем не примечательным современным городом, однако у него была еще невидимая с платформы средневековая часть. И как только Везин достиг вершины холма и вступил в старые улочки, он тут же перенесся в минувшие столетия. Казалось, протекло уже много дней с тех пор, как он сошел с шумного, битком набитого поезда.

Везин даже не заметил, как подпал под обаяние этого тихого городка, лежавшего вдали от проторенных туристических путей и спокойно дремавшего под осенним солнцем. Он старался ступать бесшумно, почти на цыпочках, спускаясь по извилистым узким улочкам, где фронтоны домов почти смыкались над его головой; он вошел в одиноко стоявшую гостиницу со скромным, отрешенным видом, как бы извиняясь за вторжение в столь сонное место. Вначале Везин, очарованный восхитительным контрастом между этим тихим, спокойным местом и пыльным, грохочущим поездом, не слишком приглядывался к этой гостинице, чувствуя себя, словно кот, которого кто-то ласково гладит.

— Как кот, вы сказали? — перебил Джон Сайленс.

— Да. С самого начала. — Везин улыбнулся с извиняющимся видом. — Ощущение тепла, тишины и уюта было так приятно, что невольно хотелось мурлыкать. Тогда, во всяком случае, мне показалось, что это общий дух всего этого места.

Старая, доживающая свой век гостиница, все еще сохранявшая атмосферу тех дней, когда мимо нее проезжали дилижансы, встретила его не очень приветливо. Терпимо, но не более того. Плата за проживание была, однако, совсем невысокой, и когда Везин выпил чашку сразу же заказанного им восхитительного чая, он был вполне доволен собой, особенно той решимостью, с какой сошел с поезда. Он был даже горд своим, как ему казалось, оригинальным поступком. Отведенная ему небольшая комнатка была с обитыми темными деревянными панелями стенами и низким, неправильной формы потолком. Выходила она на задний двор. В этот чертог сна, куда не проникал шум окружающего мира, вел длинный, полого спускающийся коридор. Везин был просто очарован, у него было такое чувство, будто он одет в очень мягкий бархатный халат и на ногах у него еще более мягкие туфли, а кругом толстые ковры и подушки. Здесь царил абсолютный покой.