— Ты кретин! — процедила Марина. — Это сторож, — и, наполовину высунувшись из двери, прокричала: — Все в порядке, Валентин, просто душно стало, я балкон открыла, а Пальме что-то не понравилось. Все в порядке.
— Ну и слава Богу, — отозвался Валентин и рявкнул на собаку: — Замолчи, дура, прибью!
И собака замолчала понятливо, кто его знает, может, и вправду прибьет.
— Ты ненормальный, — Марина прижалась спиной к двери, — или опять набрался…
— Даже в темноте ты красива, — сообщил Ружин. — И еще этот белый пеньюар.
— Голубой, — машинально поправила Марина.
— Это неважно, — заметил Ружин.
— Что ты хочешь?
За окном над забором загорелся фонарь, тускло, медленно. А потом они услышали, как сторож возвращался к дому, как выговаривал что-то собаке и как та ворчала в ответ.
— Тебя, — сказал Ружин, снимая куртку и вешая ее на стул.
— Раньше надо было этого хотеть, — усмехнулась Марина. — Опомнился.
— Я и раньше хотел, — Ружин остановился в двух шагах от женщины. В глазах его красновато отсвечивал фонарь.
— Не замечала, — Марина обхватила плечи руками. — Ты странно смотришь на меня. Почему ты так смотришь?!
— Конечно, не замечала, — Ружин сделал шаг. — А кого было замечать? Мента поганого, не очень денежного, скучного, не светского, не шикарного, вечно усталого?..
И Ружин сделал еще шаг.
— Не подходи! — Марина вжалась в стекло, вот-вот лопнет оно. — Я закричу!
— Ну а сейчас все в порядке, да? — Ружин протянул руку, погладил женщину по плечу, по груди. — Все как хотела, да?
— Я надену халат, — Марина осторожно ступила в сторону.
— Не надо, — сказал он.
Ружин удержал ее.
— Я же совсем голая, — тихо проговорила Марина.
— Не совсем, — не согласился Ружин. — На тебе пока пеньюар.
Он вдруг протянул руки и прижал женщину к себе.
— Уходи, — выдохнула Марина. — Сейчас приедет Копылов.
— Он не приедет, — мягко возразил Ружин. — Сегодня он улетел в Ленинград. Я знаю.
Он наклонил голову и поцеловал Марину. Она ответила.
— Как все плохо-то, Сереженька, — прошептала Марина. — Как все плохо…
Ружин протянул руку к тумбочке, пальцы наткнулись на ключи от машины, на записную книжку, на какие-то бумажки, наконец нащупали часы. Ружин попытался ухватить их в горсть, но они выскользнули из руки, упали на пол, клацкнув коротко. Ружин чертыхнулся под нос, свесился с постели, стал шарить обеими руками по полу.
Рядом шевельнулась Марина.
— Что случилось? — сонно спросила она.
— Часы упали, — ответил Ружин.
— Нашел?
— Нет, — недовольно отозвался Ружин. — Как сгинули.
— Позвать собаку? — Марина зевнула.
— Не надо, — поспешно ответил Ружин. — Уже нашел. — И действительно, в этот миг пальцы коснулись часов.
— Сколько? — спросила Марина.
— Почти пять, — Ружин надел часы на руку.
— Я так и не заснула, — сказала Марина.
— Ты не одинока, — заверил ее Ружин.
— Ты придешь еще? — осторожно поинтересовалась Марина.
— Не знаю, — после паузы ответил Ружин. — Не знаю…
— По крайней мере честно…
— Мои слова, — усмехнулся Ружин.
— Что? — не поняла Марина.
— Ты все время употребляешь мои выражения.
— Ну, такое не забывается, — не скрывая иронии, произнесла Марина.
— Не злись, — попросил Ружин.
Свет фонаря шел скупой и зыбкий, и пыльный какой-то, а еще фонарь дрожал, от ветра, наверное, мелко-мелко, и казалось, все предметы в спальне шевелятся, и не просто шевелятся, а неотвратимо надвигаются на постель — и стулья, и кресла, и пуфики разномастные, и трельяж… Ружин тряхнул головой, но мебель все равно шевелилась. А потом открылась балконная дверь, медленно, плавно, будто кто тихонько подталкивал ее. Ружин приподнялся, вглядываясь. Марина обхватила его, прижалась, вздрагивая. Дверь захлопнулась рывком. Сквозняк.
— Я вчера был у Копылова, — заговорил Ружин. — Я сказал, что хочу работать на любой должности, в розыске. Это мое, понимаешь? Это единственное, что я умею и люблю делать. Это как наваждение. Где бы я ни был, тут же я вычисляю воров, фарцовщиков, наркоманов, гомиков… Я профессионал. Я устал без работы.
Марина убрала руку с его груди, села, подогнув колени и опершись на спинку кровати.
— И что Копылов? — скучно спросила она.
— Пообещал, что все решится положительно, — ответил Ружин и заметил с почти искренним воодушевлением: — Он совсем неплохой малый, твой муж. Мы с ним мило поболтали, умен, эрудирован, болеет за город… Вот так.
— Значит, следствие прекратят? — осведомилась Марина.
— Прекратят.
— И суда не будет?
— Не будет.
— И тебе не грозит пять лет?
— Не грозит.
— И забудется то, что ты был арестован за покушение на убийство Гарабова и просидел в тюрьме два месяца?
— Забудется.
— И все потому, что ты теперь будешь паинькой и опять станешь верно служить?
— Потому что буду опять верно… — Ружин осекся, проговорил зло, с нажимом: — Потому что хочу работать, потому что не могу без этой работы жить, потому что…
— Врешь, — усмешливо перебила его Марина. — И мне врешь, и себе врешь. Но я тебя понимаю. У тебя нет выбора. Понимаю.