Несколько тёмных историй

Я ничего не понимал и продолжал крутить педали, наращивая темп. Дыхание начало сбиваться, я хватал ртом воздух, но по инерции продолжал считать, что вот-вот доберусь до села. Однако время шло, а ничего не менялось.

Кроме одного.

Может быть, это мне казалось, но стук копыт за спиной раздавался всё отчётливее.

Словно постепенно приближался.

В груди поднималась паника. Я не заметил, как разогнался до предела, и мчался теперь, как Луценко на финишной прямой. Счастье, что асфальт был ровным, я крепко рисковал. Шоссе летело мне навстречу, справа, на краю круга света от фары, текла обочина.

Мрак, шелест шин и зловещий стук за спиной… Это не она, правда? Конечно, не верю же я, что она…

Я утратил счёт времени. Могло пройти десять минут, могло полчаса. Потом я выдохся. Деревенский огонёк не приблизился ни на йоту. Чёртовы копыта не смолкали, и теперь я уже не сомневался, что они звучат громче.

Может, проще уже встать на месте и дождаться, когда это приблизится? Увидеть, узнать?

Судорожно дыша, я остановился, шевельнул руль и посветил направо. Метрах в двадцати от дороги начиналось пшеничное поле. Я выключил фару, покинул седло и, пошатываясь, свернул с дороги, ведя велосипед за руль.

Решение было принято инстинктивно. Я не думал о том, что делаю и на что рассчитываю. Я просто шёл, сминая упругие колосья, чтобы оказаться как можно дальше от трассы с её пугающим стуком копыт.

Сердце металось в груди, дыхание рвалось, и почему-то очень страшно было дышать громко, а тихо – не получалось. Металлическое жужжание комаров сверлило мозг, отзываясь уколами на шее, кистях и лице.

Пшеница поднималась мне до пояса. Велосипед путался в ней. Я спотыкался на каждом шагу. Шорох колосьев был нестерпимо громким. Из-за него, а ещё из-за собственного сопения, я не слышал цокота копыт. Может, именно сейчас звук приближался ко мне. Я шёл и шёл, не считая шагов.

Наконец я остановился. Силы кончились. Меня окружали невидимые хлеба, слегка волнуемые ночным ветерком. Наступила полная тишина – если, конечно, не считать комаров, моего судорожного дыхания, которое я приглушал всеми силами, и бешено стучащего сердца.

Сначала я не поверил себе, но стук копыт действительно исчез. Я с трудом удержался от нервного смеха. Спустя секунду мне пришло в голову, что оно могло тоже сойти с дороги и последовать за мной. В свете звёзд я смогу разглядеть это, чем бы оно ни было, только оказавшись к нему вплотную.

Я напрягал слух. В шорохе молодых колосьев не было ритмичности шагов, но поверить в это я ещё не мог.

И потому стоял минут десять, напряжённый, как струна.

Наконец у меня закружилась голова, я сел на землю, положил велосипед рядом. Устал бояться. Если оно вдруг вынырнет из мрака, я всё равно ничего не смогу предпринять. Уж лучше дать отдых ноющим мышцам.

Потом я лёг, глядя на звёзды и ожидая решения судьбы. Под фатализмом обречённости крепла надежда, что всё обойдётся. Ведь не случилось же пока ничего плохого. Может, и дальше не случится? И мне останется только дождаться рассвета. Уж конечно, когда рассветёт, все страхи останутся позади. Чертовщина творится только глухой ночью. Только ночью видели её водители…

Впрочем, проклюнувшаяся в душе надежда тотчас сменилась слепым ужасом, как только я представил, что вот прямо сейчас надо мной вдруг нависнет, заслоняя Млечный путь, огромный силуэт… Я вздрогнул и сел, вновь превратившись в слух.

Ничего. Как же хотелось курить! Я снял рюкзак, нашарил в одном из карманов пачку сигарет, однако подумал, что разумнее съесть последний шоколадный батончик. Нужно восстановить силы.

Я потянулся к другому карману. Но тут мои уши различили новый звук.

Он не имел ничего общего с топотом копыт, но сердце всё равно сжалось от накатившего тоскливого ужаса.

Это был детский плач. Негромкий, но отчётливый.

Меня охватила дрожь, я закусил губу. Из глаз брызнули слёзы. От страха мне самому захотелось плакать, как ребёнку. Что происходит? И почему – со мной?

Словно сорвалось что-то внутри, и я зашептал: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй…» Как из пулемёта застрочил. Успел, молясь, обидеться на бога – за что со мной так? Потом, осознав, что повторяю слова, как попугай, замолчал.

Всему должно быть разумное объяснение! Обязательно должно быть. Просто в темноте я напугал сам себя.

Этот плач, на самом деле, должен быть хорошим знаком. Тут неоткуда взяться ребёнку, кроме как из деревни. Он заблудился, напуган ещё больше моего, вот и ревёт. Но вряд ли он отошёл далеко от дома. Значит, деревня уже близко.

– А-а, а-а…

Плач бил по нервам. Полный отчаяния и бессилия, он даже мало походил на человеческий голос. Я подумал, что, может быть, принял за плач крик животного.

Стука копыт по-прежнему не было слышно. Я встал в полный рост, повёл головой из стороны в сторону, определяя направление. Потом поставил велосипед на колёса и зашагал на голос.

Свет не включал. В ту минуту я действительно верил в рациональное объяснение, но не до такой степени, чтобы фарой отсвечивать.