- Поосторожнее, - говорит мой проводник, - не наткнитесь на мертвое тело... Было здесь сражение, не успели зарыть убитых.
Действительно, тут было сражение (вчера, третьего дня - не помню хорошо места и числа). Зарево бивуака осветило передо мною два-три беловосковые лика воинов, честно павших, но лишенных честного погребения.
Покойный Фаддей Венедиктович Булгарин в своих "Воспоминаниях" говорит, что, ночуя на месте сражения, он положил себе под голову, вместо подушки, убитого неприятеля. Признаюсь, у меня недостало бы такого хладнокровия.
Да ведь Фаддей Венедиктович был во всех случаях не чета другим - герой!
Подходим к крестьянскому домику, входим во двор. На дворе множество лошадей, ни одного экипажа, около них вьюки, седла и, ближе к воротам, осел с двумя плетеными корзинами по бокам. В одной, свернувшись калачиком, спит безмятежным сном ребенок; на земле, около него, сидит мужчина лет сорока, в синей холщовой блузе, усердно уплетающий куски мяса, распластанные на огромном ломте белого хлеба.
- Как ты сюда попал, Антуан? - спрашиваю блузника.
- Mon commendant* (так называл он генерала Полуектова), - отвечал мне блузник, не забыв приложить руку к козырьку замасленного картуза, представил меня генералу Ermolo**, и вот я, накормив и убаюкав mon petit morveux***, по милости их excellences****, подкрепляю свои силы от щедрой их трапезы. Выкинул же le corsicain***** под конец своих подвигов штуку, чтоб ему...
______________
* Мой командир (фр.).
** Ермолов (фр.).
*** Моего маленького соплячка (фр.).
**** Их превосходительств (фр.).
***** Корсиканец (фр.).
И посыпалась крупная брань на Бонапарта, осмелившегося потревожить блузника в его путешествии к Парижу. А на брань французы большие мастера, хоть и уступают в этом художестве русским.
Кто такой был Антуан, никто у нас не знал; знаю только, что он не имел крова и за душою ни одного су, недавно овдовел, на походе под Труа пристал со своим двухлетним сынишком и ослом к московскому гренадерскому полку, которым командовал Полуектов, и состоял под его особенным покровительством. В русском войске он находился как в своей семье, а ребенок его, вскоре баловень полка, так привык к нашим офицерам и солдатам, что охотно ходил к ним на руки. При втором нашем приближении к Парижу он исчез с своим сынишком и ослом.
Антуан говорил, что если бы не связывал его ребенок, которого он страстно любил, и если бы не сестра, ожидавшая его в Париже, так ушел бы с ними в Россию. И в самом деле ушел бы тогда.
Француз от природы простодушен, легковерен, идет скоро на ласку, скоро дружится, особенно с русскими, к тому ж авантюрист и космополит. Его отечество там, где ему хорошо. Антуану нужно было пробраться к сестре в Париж, и вот он на первый ласковый звук французской речи в русском войске пробирается туда с сынишком среди неприятелей-варваров, которые, как разглашали бюллетени, рассыпанные по деревням, пожирают маленьких детей. Когда мы выходили из Парижа, не было отбою от французиков, просившихся с нами в нашу гиперборейскую страну. Я и брат мой взяли с собою по мальчику лет 11-15. Мой накопил несколько сот франков и с этим богатством возвратился восвояси, братнин остался в России, где своим хорошеньким личиком сделал себе блестящую карьеру... (vive les dames russes!)* Чтобы довершить характеристику французов, скажу, что нет народа славолюбивее. Во время похода мы квартировали в французских деревнях и особенно под Лангром стояли несколько дней (кажется, во время какого-то перемирия), даже катались на импровизованных санях по обыденному снегу, который будто с собою нанесли, и ходили с скороспелыми приятелями-французами охотиться на кабанов (заметьте, в военное время, на неприятельской земле). В этих деревнях мы были свидетелями, как отцы и матери горько плакали и осыпали проклятиями императора за то, что вел детей их на ежедневную бойню: мы слышали, как роптали мужички, конскрипты, отправляясь в ряды военные. И что ж? при первом смотре маленького капрала те же отцы и матери осушали свои слезы и с гордостью глядели на своих детей в военном строю - будущих маршалов; те же конскрипты-мужички, очарованные магическим взглядом и словом гениального полководца, клялись умереть за него.
______________
* да здравствуют русские дамы! (фр.)
Вхожу в избушку, ярко освещенную. На пышном соломенном ложе, разостланном на полу, расположилось в разных позах целое общество генералов, штаб- и обер-офицеров и между ними Алексей Петрович Ермолов. Если б я не видал его лица, то мог бы узнать его по огромной, львиной голове. Сюртук его нараспашку, на широкой груди висит наперсный крест с ладанкой, в которой зашит псалом: "Живый в помощи вышнего" - благословение отцовское. С этим талисманом он никогда не расстается, с ним он носится в бою, как будто окрыленный силами небесными. Тут же и генерал мой.