Нескромные догадки

(Что касается Дон Карлоса, мрачный силуэт которого весьма сродни меланхолической фигуре поэта Боратынского, он мог быть в то же время двойником самого Пушкина, символически отразив его тогдашний мрачный взгляд на жизнь с непрестанной мыслью о смерти и бренности всего земного!)

Но вот на сцену появляется Донна Анна… Под черным покрывалом Дон Жуан не мог разглядеть ее вполне, но успел заметить маленькую ножку — и уже в восторге, совершенно как Пушкин, питавший, как известно, непреодолимую слабость к маленькой женской ножке, не раз им воспетой. Но хотя Пушкин и увлекался маленькими ножками, у него была слишком умная голова, чтоб не сознавать про себя, что, беря в жены женщину светскую, избалованную, вдобавок редкую красавицу, он ставит на карту свою будущность как поэта. И проникновение поэта на ухо подсказывает ему, что эта женитьба как бы последний пир его жизни, и Каменный гость — смерть, может быть, уже недалеко от его житейского порога!.. Денежная запутанность, строгие заветы великого призвания, невольно попираемые ради личного, весьма сомнительного, счастья, наконец, болезненные припадки ревности, которым поэт был подвержен, — все это сулило весьма неутешительную перспективу. Но, вы знаете, есть одно предательское русское слово — слово «наплевать». Ну и пускай смерть… наплевать! Зато наслажусь вволю… «Эй, Лепорелло… ступай, зови ее на ужин!» И потом чисто художническая черта:

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Пир во время кумы

Недаром этот стих выливается почти одновременно с созданием «Каменного гостя» — этим, быть может, слишком дорогим залогом поэтического бессмертия.

И в отношении Дон Жуана к Донне Анне опять все те же «пушкинские черты» молитвенного отношения к красоте; а в речах прямо проскальзывают знакомые слова, которые мы находим в письмах Пушкина — жениха и мужа — к Наталии Николаевне Гончаровой…

Вы, говорят, безбожный развратитель,
Вы сущий демон. Сколько бедных женщин
Вы погубили? -

говорит Донна Анна Дон Жуану, то есть то же самое, что думала сначала Наталья Николаевна о Пушкине со слов своей родни (для которой, судя по тем же письмам, Пушкин на словах, так сказать, переодевался монахом, как Дон Жуан в «Каменном госте» переодевается на самом деле).

Ни одной доныне
Из них я не любил, -

признается Дон Жуан-Пушкин. И говорит на этот раз сущую правду. Теперь его захватила настоящая роковая любовь, любовь-гибель, ради которой он не отступает даже перед призраком смерти:

Что значит смерть? за сладкий миг свиданья
Безропотно отдам я жизнь.

И когда смерть приходит… у него вырываются только три слова:

Я гибну — кончено — о Донна Анна!

Пророчески неотразимые слова, определившие всю дальнейшую скорбную судьбу поэта. Это тоскливое предчувствие смерти с тех пор не оставляет его, и накануне написания «Каменного гостя» в сценах «Моцарта и Сальери» оно же просачивается в словах Моцарта:

Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.

Ах, что это за удивительный перл «Моцарт и Сальери»! Обе фигуры так заразительно жизненны и в то же время так классически безукоризненны по воспроизведению, точно две античные статуи, изваянные резцом Фидия. Трудно, кажется, более выпукло передать в образе то пленительное добродушие и беззаботность, которые отличают истинного гения, — черты, приравнивающие его по душевной прозрачности к детям. Этого чисто детского добродушия и счастливой беспечности было слишком много в самом Пушкине, чтобы он не почерпнул из своей душевной сокровищницы для создания родственной ему тонко-сложной фигуры Моцарта.