Возня в спальне прекратилась. А Ксюха зажала себе рот обеими ладонями, чтобы не испортить припадком смеха воспитательный процесс. Даже Тимошка временно угомонился. Обычно он так поступал, когда садился какать кому-нибудь в тапку. Из-за косяка кухонной двери медленно появилась фигура Женьки в слегка растрёпанном состоянии и как-то не по погоде тепло одетая.
— Собралась? — трезвым голосом спросила мать.
Женька тихонько шмыгнула носом и, не глядя на нас, кивнула.
— Ну… вон Бог, а вон порог! — по очереди ткнув указательным пальцем в потолок и в сторону двери, объявила Ксения, поклонившись в пояс.
— Чего? — не поняла почти шестилетняя дочь.
— Ничего. Собралась? Иди, а мы с папой будем чай с тортиком. Что ты нам принёс? О! Фруктовый! А красивый какой! — открывая коробку, неподдельно обрадовалась Ксюша.
— Фруктовый? — встав на цыпочки, вытянула свою длинную шею Женька. — Ну я могу и попозже. Па, ты мне вон то место, где клубничка, отрежь.
— Не поняла я что-то, — недовольно подняла брови Ксюша, — как замуж, так это вас не касается. А как тортик, так мне с клубничкой? Нет, дорогая! Вот пусть тебе твой Сашка с клубничкой и отрезает. А сегодня клубничка наконец-то мне достанется. Всё, Женька, ты у нас теперь — отрезанный ломоть!
— Почему ломоть? — плаксиво растянула губки Женька.
— Ой, всё! Сил моих больше нет. Волоки свой чемодан на выход, — отвернувшись, махнула рукой Ксюша, и я увидел, как в истерике у неё начинают трястись плечи. Ржёт.
— Па, ты мне поможешь? — капая слезами на кафель пола, спросила Женька.
— Помогу. Но только до лифта, — поднялся из-за стола я.
Чемодан имел неправильную форму параллелограмма и до конца не закрывался. Из него торчали колготки, трусишки и почему-то мамин красный кружевной бюстгальтер. И на вес чемодан был довольно ощутим. Что уж она в него засунула, оставалось загадкой. Прощались недолго.
— Ну, ты это… звони, — обнимая Женьку, стараясь быть серьёзным, попросил я.
— И ты… — чмокнув меня сопливым носом, поставила точку в расставании Женька.
— Пойду я, — тяжело вздохнув, прошептал я. — Чай стынет, да и тортик…
Громыхая чемоданом по ступенькам лестницы, Женька вышла из подъезда. Подняла голову вверх и посмотрела на горящие окна нашей квартиры. Потом посмотрела по сторонам, подкатила чемодан к подъездной скамейке и села на неё. Всё это время мы с Ксюхой, рыдая от смеха и умиления, наблюдали из-за кухонной занавески за своим ребёнком. Зазвенел дверной звонок. На пороге стояла соседка Фира Самойловна.
— Вы чего, переезжаете? Смотрю: Женька ваша на чемоданах у подъезда сидит и воет. Если из-за вчерашнего, так ерунда. Мигрень у меня была, — извиняющимся тоном объяснила соседка.
— Нет, тётя Фира, это только Женька уезжает. Замуж выходит, — смеясь, уточнила Ксюша. — Коньячку хотите?
— Н… нет. — как-то сочувственно произнесла тётя Фира, пятясь к себе в квартиру.
— А чего сидит-то? Может, я вниз сбегаю? — обеспокоенно спросил я.
— Не вздумай. Сказала, что Сашка за ней на такси приедет. Вот дурында…
Через пятнадцать минут в дверь опять позвонили. На этот раз на пороге стояла Женька.
— Замёрзла? — сочувственно спросила Ксюша.
Женька, не глядя маме в глаза, ткнулась ей в живот и зарыдала.
— Ну-ну. Сейчас всё будет хорошо. Вон папа тебе уже кусочек тортика с клубничкой отрезал, — целуя несостоявшуюся жену, успокаивала несостоявшаяся тёща.
— О! А как же «в замуж»? — сочувственно поинтересовался я.
— Па! Ты чемодан с улицы забери. Тяжёлый, гад… — всхлипывая, попросила меня Женька.
Когда я вернулся с покалеченным чемоданом под мышкой домой, на кухне сидели мои девочки и мирно беседовали.
— Никто не спорит. Саша — мальчик хороший, но перед тем, как выходить за него замуж, нужно с ним немножко подружить, — подкладывая Женьке второй кусочек торта, объясняла «за жизнь» Ксюша.
— Как вы с папой? — булькала в чашке с чаем, Женька. — Вы же с ним совсем немножко сначала подружили.
— Как мы с папой. — улыбнулась мне Ксюша.
— Ладно, — откусывая огромный кусок торта, согласилась дочь и задумчиво подвела итог: — У него передних зубов нету, поэтому он свистеть, как Витька Рычагов, не умеет.
После коллегии в Главке мы с Дроздом договорились ехать в свой отдел. Уж очень подозрительно настойчиво просили нас приехать коллеги. Даже малоразговорчивый начальник криминальной полиции Вася Крепченко позвонил и пробасил в трубку:
— Андрюх, ты после публичной порки к нам заедь. У нас примочки готовы. Вылечим. Да и вопрос у меня к тебе.
Но в длинном коридоре Главка много поворотов. За одним из них нас ждал серьёзного вида капитан и, остановив нас, жестом предложил зайти в кабинет:
— Товарищи офицеры, Иван Макарович просил…
В своём кабинете нас и правда ждал полковник Лядов. Выйдя из-за своего стола, он пошёл навстречу нам и крепко пожал руки.
— В справедливости не сомневался, хотя побороться за вас пришлось, парни.
Мы стояли немного смущённые… но красивые. В отутюженной форме, правильно «под горшочек» подстриженные, выбритые до синевы, с боевыми орденами на кителях. Вот, оказывается, для чего ордена нужны. Смягчают удары во время порки.