Неслабое звено

А ведь было еще одно дело, отлагательств не терпящее: узнать все, что можно, про Юнеса Саидовича Набокова. Лев позвонил старым знакомым в ОБЭП, в налоговую полицию… Необходимо было перед встречей, да еще планировавшейся так нетривиально, узнать поточнее – чем, собственно, Юнес Саидович занимается, кому он мог оттоптать пятки, кто держит на него нешуточное зло. Здесь по старой дружбе – неформальные связи самые крепкие – помог Льву хороший знакомый, старший налоговый инспектор Виктор Алексеевич Покровский. Повздыхав для вида в трубку и задав традиционный шуточный вопрос о гуровской налоговой декларации – не забыл ли? – информацию по Набокову он скачал обширную и очень любопытную. Освоив ее, Гуров окончательно уверился в правильности своего плана знакомства – не стоило, чтобы кто-то, кроме его и Стаса, пока об этом знал, вариант с подстроенным ДТП представлялся идеальным – чего не случается на московских улицах! Теперь нужно отследить маршруты Набокова, вот и еще одна неформальная просьба – на сей раз к обязанным ему кое-чем парням из ГИБДД. Обещали к завтрашнему дню необходимые данные предоставить. Правда, очень удивились гуровской реплике в конце разговора: «Если Набоков в ближайшие день два вляпается в небольшую аварию, помнет там кого-нибудь его водила, то особенно на место происшествия не торопитесь, трупов не будет, я слово даю! И разборок тоже. Откуда знаю? Считайте, что мне вещий сон приснился, а знакомая гадалка подтвердила. Кстати, что у него за машина? Понимаю, что не одна. На которой из своих тачек он в офис добирается? Ага, вон оно как… Оригинал он, однако. Что ж не классический «шестисотый», хотел бы я знать».

Машина оказалась нехилая: «Форд-Шериф». Все стекла, кроме ветрового – поляризованные, табун в триста пятьдесят мустангов под капотом, гидроусиление руля, две ведущие оси. На такой не по Москве разъезжать, а где-нибудь по заброшенному танкодрому в глубинах Нечерноземья. Лев с ужасом представил, как этот чуть ли не бронированный сарай на колесах долбанет его несчастный «Пежо»… Ладно, понадеемся на мастерство Станислава!

Вот так, размышляя на ходу, наслаждаясь свежим декабрьским воздухом, Гуров потихоньку подошел к нужному ему дому. Второй этаж… Вот и табличка на двери, одна из многих. Без ложной скромности: «Народный художник Николай Иванович Воробьев. Звонить три раза». Что ж, позвоним…

Льву повезло – столь интересующий его человек оказался на месте, в своей студии. Однако встретил он Гурова не сказать чтоб радушно. Лев еще по дороге твердо решил: играть в открытую. Интуиция подсказывала ему, что это будет лучшей тактикой: не разыгрывать восторженного поклонника воробьевского творчества или единомышленника по загадочному «Движению за…», а представиться тем, кто он есть – полковником МВД, опером-важняком. Вести себя максимально напористо, «на грани фола» и откровенного хамства. Противно, но придется в интересах дела, это ошеломит на время Воробьева, собьет с толку. Практика показывала, что хамов – в том, что Николай Иванович относится к их числу, Лев, ознакомившись с деталями воробьевской биографии, не сомневался! – можно бить только их же оружием. «А сами в хамов не превратимся», – невесело усмехнулся Гуров, поймав себя на столь нетривиальной мысли.

…Воробьев разглядывал предъявленное ему Львом служебное удостоверение с таким видом, будто документ мог его укусить. Затем перевел взгляд на Гурова, даже рот открыл, собираясь сказать явно что-то малоприятное, но Лев его опередил:

– Что вы смотрите на меня, как на грязную дворнягу, кишащую блохами, да еще и обнаруженную в собственной постели? Впервые в жизни милиционера видите? Не поверю!

– С чего бы я на вас по-другому смотреть должен? – буркнул Воробьев. – Вообще-то, с вами я разговаривать не обязан. Или меня обвиняют в чем? Тогда бумажку покажите.

Гуров аккуратно отодвинул Николая Ивановича чуть в сторону и, захлопнув за собой входную дверь, оказался в длинном темном коридоре коммуналки. Пахло здесь после освежающего декабрьского воздуха мерзко: пылью, дымом дешевых сигарет, прокисшими щами и почему-то нагретым пластиком. Рядом в темноте возмущенно сопел Николай Иванович. Надо было брать ситуацию под контроль, и Лев сказал увещевающе:

– Экий вы бюрократ, право! Сразу бумажку. Разговор-то у нас с вами будет сейчас насквозь неофициальный. Воля ваша, я ведь, обиженный на такой прием, уйду. Тогда, глядишь, и бумажка вскорости нарисуется, вот только разговаривать придется не здесь и под протокол. Оно вам надо? Нет? Я так и думал. Так что пойдемте в вашу студию, меня вот любопытство мучает – никогда в мастерской художника не бывал. Да еще народного. Кстати, за какие грехи вы милицию так не любите, Николай Иванович?