Несломленная

Его ярость достигает апогея, когда мы заходим в квартиру. Мама на работе, так что мы с ним вдвоем. Он вопит все громче, и вот мне уже кажется, что стены дрожат от его криков. Потом он дает мне пощечину. Его огромная правая ладонь бьет по щеке шестилетнего ребенка – один раз, второй, третий. Мой шок даже сильнее, чем боль от удара. Он никогда ничего такого не делал. Отец никогда меня не бил. У меня по лицу бегут горячие слезы. Я не понимаю, что происходит. Да, я видела, как он в ярости переворачивал обеденный стол, кричал на маму и кидал об стену тарелки с едой. Но он никогда не бил меня.

– Иди делай уроки, – гремит он.

Я киваю и послушно ухожу, не в силах сдерживать слезы. Папа уходит из квартиры, громко хлопая входной дверью.

Трясущейся рукой я снимаю телефонную трубку и звоню маме на работу. Я так сильно плачу, что едва могу говорить.

– Он меня ударил, мама, – с трудом выговариваю я сквозь слезы.

Вдруг дверь распахивается – он вернулся. Он подлетает ко мне, выхватывает трубку и бросает ее. Я сжимаюсь в ожидании очередного удара, но его не следует. Вместо этого он ругает меня за звонок маме и выгоняет.

Когда мама приходит с работы, она не призывает его к ответу, не заступается за меня. После этого моя жизнь уже никогда не будет прежней.

И тут ко мне пришло ужасающе ясное понимание: я боюсь своего отца.

Впрочем, оно дарит мне то, благодаря чему я буду блистать на корте: страх. Страх перед ним будет заставлять меня вкалывать, чтобы стать лучше. Быть посредственной теннисисткой – не вариант: последствия, которыми это чревато, слишком ужасны.

С того дня теннис постоянно становится поводом для вспышек его ярости. Я знаю, что, если в чем-то окажусь недостаточно хороша, если не покажу должного усердия, если не выполню важный удар, он меня изобьет. Это может произойти где угодно. Однажды это происходит во дворе нашего дома, где я стучу мячом по стене. Он, как обычно, стоит рядом и напряженно наблюдает за мной, и вот когда я ошибаюсь, он снимает ботинок и бьет меня им. Бьет по голове, а потом еще в спину.

Конечно, мне обидно и больно, я несчастна. Но я быстро учусь сразу брать себя в руки и начинать заново. Чтобы стать лучше. Я не хочу огорчать отца.

* * *

Именно благодаря моему бойцовскому духу и теннисным успехам мы с мамой и Саво летом 1992 года переезжаем из сомборского сарая с крысами в нормальный дом. Он, конечно, старый и заброшенный, но все-таки дом.

Наш переезд в Сомбор не помешал моему теннисному прогрессу. Он не стал даже заминкой в моем игровом развитии. Как только мы там устроились, мы с мамой нашли по соседству корты, и я стала сначала заниматься там, а потом и выступать на турнирах в окрестных городах. Вскоре обо мне узнают и начинают говорить о моем роскошном таланте. Теннисные чиновники из Сомбора видят мой потенциал и связываются с Федерацией тенниса Сербии, а те обращаются в местное правительство, и вот нас уже переселяют в отдельный дом. То, что мы беженцы, а Саво еще совсем маленький, сыграло нам на руку.

Наш новый дом заметно выигрывает в сравнении с сараем, где мы провели несколько месяцев. Он очень потертый, но зато там есть ковер и отопление, так что зимой после ванной мы не мерзнем. И он просторный – там столько места по сравнению с сараем. Дом даже больше нашей квартиры в Осиеке – в нем две спальни. Целых две! Это особенно кстати, потому что отец тоже бежал от войны, и мы снова живем все вместе.

Через несколько недель после нашего переезда из Осиека к нам приезжают и бабушка Ана с дядей Павле, потому что там все совсем чудовищно. Я скрываю свое раздражение, думая про себя: «Когда мы жили в ужасной крысиной дыре, вы бросили нас, мать с маленькой дочерью и младенцем на руках». Я с ними почти не разговариваю – у меня свои дела: теннис и школа.

В сомборской школе я популярна: я общительная, приветливая, со всеми болтаю. Я легко завожу друзей, так что у меня их много. Да и учусь я хорошо почти по всем предметам, включая географию. Разве что творческие предметы даются мне не очень – я больше люблю точные науки. Еще я люблю, когда все чисто и аккуратно. Доходит до того, что конспекты, написанные в классе, я вечерами дома переписываю начисто в другую тетрадь. Я стремлюсь к совершенству и одержима порядком: карандаши у меня всегда заточены, каждая вещь на своем месте. Я люблю школу, и у меня там все получается, как это было и в Осиеке.