Неслучайная мама для дочки миллионера

К сожалению, Богдан не оценивает моего поступка. Его губы не дрогнули в ответ. А может, я плохо знаю Царёва и его ипостась миллионера – это вредина и зануда?

– Александра, – склоняется близко, его дыхание задевает щеку, – МОЮ наследницу, – акцентирует, – зовут Александра.

– Хорошо-хорошо!

Малышка хнычет, и мы оба замолкаем. Чисто на инстинктах, слыша плач, я возвращаюсь к кроватке и все-таки беру на руки девочку. Прижимаю к груди, покачиваю. Искоса наблюдаю за Богданом, а сама заигрываю с АЛЕКСАНДРОЙ. Щекочу ее носик, корчу рожицу. Малышка Царёва находит меня смешной и прекращает истерику.

– У вас очень красивая дочь.

– Конечно! – горделиво бросает Царёв, следя за каждым моим действом.

– На маму похожа, да?

Продолжаю легкий диалог, но мужчина отчего-то снова злится:

– На маму?!

Ох, как же Царёв напрягает пасть! По-звериному. Рычит, рычит сквозь стиснутые зубы. А я оправдываюсь, чтобы не показаться глупой:

– Богдан Александрович, простите, но у вас глаза голубые, у доченьки серые. Вы блондин, а она темнее. И нос другой, и губы…

Говорю и тут же захлопываю рот, наблюдая, как мужские скулы заливает румянцем. Царёв вскипает, однако не желает кричать при ребенке. Сдерживается.

– Попросил бы вас… больше не затрагивать эту тему. Валерия. И учтите, по дому развешаны камеры, любое деяние как на ладони.

– В моей комнате тоже есть?

– В вашей нет.

– Тогда ладно, мне не жалко, – расслабленно хмыкаю и уже начинаю привыкать к загадочным выкрутасам Царёва. Перевожу внимание на малышку и вижу, что она задремала. – Папина доча…

Осторожненько укладываю девочку обратно в кроватку и решаю наябедничать Богдану чуть позже. Сегодня он явно на взводе. Нужно испариться поскорей с глаз долой, словно меня здесь и не было, и я только померещилось Царёву.

Разворачиваюсь и, прихрамывая, направляюсь вон.

– Постойте, Валерия Михайловна, – в секунду настигает меня и едва дотрагивается ладонью до поясницы, – пройдемте в мою спальню.

Глава 7

– А почему именно в спальню? Разве нельзя поговорить в кабинете? – задыхаясь, шепчу.

Но для Богдана мои намеки на несогласие не имеют значения. Его рука напрягается, а напор усиливается. Царёв удерживает меня за талию и пальцами давит под ребра, еще крепче прижимая к себе. Как подружку.

Он идет уверенно, но медленно, против воли ведет меня за собой. Подпрыгивая на здоровой и чуть касаясь пола больной ногой, я стараюсь упираться. Мне совершенно не нравится эта идея.

– Потому что моя комната, Валерия Михайловна, гораздо ближе к детской, – все еще недовольно рявкает Богдан. – А сон у меня чуткий. Понимаете?

– Не совсем, но если хотите, я заварю вам пустырник.

Дергаюсь, пытаюсь оттолкнуться. Богдан, конечно же, не берет во внимание мою фразу и продолжает:

– Даже если глубоко-глубоко ночью кто-то попытается прошмыгнуть по коридору незамеченным… и, к его большому сожалению, войти в детскую без надобности, я все равно услышу. Ясно?

– Ясно-ясно! – панически взвизгиваю.

Неужели в доме Царёва есть шпионы, и мужчина хочет сказать, чтобы я тоже была настороже? Матерь Божья!

От неожиданности я вновь кричу, когда Богдану надоедает бороться с моими суетливыми жестами. Он просто обхватывает меня рукой и отрывает от пола. Просто как мешочек в пятьдесят килограмм. Через секунду Царёв пинком открывает комнату и затаскивает меня в нее. Громко хлопает темной дубовой дверью. Отшатываюсь и растерянно смотрю на Богдана. Что он задумал?

А в спальне Царёва очень-очень пахнет тем самым одеколоном. Я оглядываюсь, рассматривая роскошный интерьер в багровых тонах с позолотой – ничего лишнего, и даже спрятаться негде. Кровать. Огромная, с тяжелым балдахином. Королевская.

Сглатываю, когда Царёв будто разорвал меня на кусочки взглядом и теперь шаг за шагом приближается.

– Я вас предупредил.

– Всё понятно! Теперь, зная это, буду намного осторожней. Хитрее. Продуманней…

Но что бы я ни отвечала Богдану, он все расценивает как-то странно. Будто мы говорим на разных языках или слова долетают до Царёва исковеркано.

А мне жутко, и я по привычке трясусь. Вытягиваю руку между нами как преграду. Мужчина замирает, когда моя ладонь ложится ему на грудь.

– Вы должны мне рассказать, Валерия… То, что с вами происходит, недопустимо для работницы в моем доме.

Царёв берет мое запястье и отстраняет от груди, разрывая контакт. Если Богдан имеет в виду фарс, то откровенничать точно не буду. Пусть принесет доказательства. Я готова зубами держаться за эту работу.

– Не знаю, о чем вы интересуетесь.

Господин ухмыляется, почти неосязаемо дотрагивается кончиками пальцев до моего бедра.

– Это, – слегка надавливает. – Я видел, Валерия, гематому.

– Ерунда…

Стыжусь, но тоже натягиваю улыбку, дабы разрядить обстановку. Воздух будто сгущается и нагревается. Просторная комната становится слишком тесной для нас двоих.

– Вы подвергаетесь насилию? От кого терпите побои? Сожителя?

У меня мгновенно округляю глаза, я в недоумении пялюсь на Богдана:

– Я поскользнулась во дворе, упала и ударилась о бордюр.

– Врешь.