Она нервно хохотнула. Когда-то — да. Но теперь это уже было не нужно. И раз он тут, то придется объясниться — терпеливо и однозначно:
— Знаешь, Вадим, если бы у тебя имелись представления о совести или о сострадании, то ты бы понял, насколько некрасиво выглядит вся эта ситуация со стороны. С точки зрения моего отца, например. И как отвратительно я себя чувствую, потому что…
— Влюбилась в любовника мачехи? — подсказал он, когда она застопорилась.
Яна злобно зыркнула на него, но с мысли не сбилась:
— Я тебе так скажу — если у тебя есть ко мне хоть капля… пусть даже не симпатии, а уважения, то ты просто уйдешь из моей жизни и больше никогда в ней не появишься.
— А у меня к тебе чуть больше, чем капля, — вдруг заявил он, вынудив Яну уставиться на него и забыть обо всем, что она только что плела. — Поэтому договорились.
— Договорились? — смысл отдельных слов никак не хотел складываться в общую мысль.
— Договорились, — подтвердил он. — Но при одном условии — дай мне два часа напоследок. Ну, чтобы на пенсии было что вспоминать. Только эти два часа ты будешь делать все, что я попрошу. Без выяснений отношений, мук совести и прочей ерунды.
Яна уставилась в стену напротив. С одной стороны, два часа — это сущие мелочи. Она провела в обществе и объятиях Вадима куда больше времени, два часа не могут уже слишком сильно подпортить карму. С другой — за два часа можно сделать и то, после чего ей не так-то просто будет его забыть. Из всех мыслей, которые посещали ее в последние дни, была только одна по-настоящему отличная — как же хорошо, что у них все не зашло слишком далеко! Не потому, что Яне этого не хотелось, а просто после этого разлука уже не была бы безобидным киселем. И вот сейчас вырисовываются целых два часа «всего, что он попросит». Яна была уверена в том, что Вадим пытается ее вернуть не только ради секса — слишком много затрат для такой мелочи. Нет, им теперь движет что-то куда более серьезное, чем обычный азарт. Но откажется ли он от шанса привязать ее к себе окончательно? С его-то совестью? Вряд ли.
— Хорошо.
Она услышала свой голос и искренне озадачилась собственным рвением. Согласилась, не успев толком взвесить варианты. Хотя что тут взвешивать? Сколько бы аргументов ни пришлось на обе чаши весов, всегда перетянет та, на которой будет лежать «хочу».
Вадим кивнул:
— Тогда пойдем гулять.
— Гулять? — она удивленно рассмеялась. — Там же холод собачий!
— Ты не имеешь права спорить, забыла?
Она демонстративно закрыла рот ладонью, но напряглась, когда Вадим шагнул ближе и наклонился. Яна остановила его рукой. Вадим приподнял бровь — этот симпатичный хмырь уже родился директором, и тут ему наконец-то разрешили руководить:
— Руки по швам.
Яна рассмеялась громче, но выполнила распоряжение. Если он собирается устроить БДСМ-игру, то не оставит ей выбора, кроме как обхохотаться до смерти. Вадим протянул руку к ее волосам, заставив сжаться.
— У тебя нитка тут с самого утра. Я больше не мог этого выносить, — он показал ей. — Все, теперь пойдем гулять.
Яна поплелась следом, ощущая некоторое тягостное разочарование.
Вадиму было достаточно первой минуты общения, чтобы убедиться, что ситуация даже лучше, чем самые смелые его надежды. Яна разрывалась между желанием разрыдаться и броситься ему на шею. Эта история может закончиться только после того, как она перестанет смотреть на него такими глазами и ни секундой раньше.
Ах, эти общественные условности! До чего же забавная штука. Светлана сама звонила ему, сама приходила, потом бросила мужа, а затем вдруг решила, что старая жизнь ее вполне даже устраивала. Григорьев же при этом, судя по рассказу Яны, вполне был готов все простить и забыть. Но каким-то нелепейшим образом виноватыми назначили их с Яной! Вадим не собирался осуждать поведение Светланы или ее мужа — ему и дела до них не было, но не мог позволить, чтобы они — какой-то бесчеловечно нелогичной моралью — вдруг начали осуждать его. Почему люди разрешают странности только себе, но не готовы их простить другим? И пусть Яна пока далека от такого понимания мира — это неважно. Рано или поздно до нее дойдет, что ее счастье никоим образом не мешает счастью отца. А если он придерживается другой точки зрения — это только его заблуждения.