Неслышный зов

«Работник Швейсбыта сказал: «За европейскими модами мы плетемся в хвосте. Самостоятельно ничего не делаем и делать не сможем. Власть Парижа не перешибешь».

«На фабрике имени Володарского конструктор-модельер Вейф чистосердечно сознался: «Мы на ходу раздеваем иностранцев. Идешь по улице, видишь хорошо одетого гостя, вот и бежишь за ним, срисовываешь на ходу его пальто, костюм».

«Заведующий технико-производственным отделом Ленодежды без зазрения совести похвастался: «Мы советизируем заграничные моды. Берем из заграничных моделей все, что можно взять. В нашем платье сочетание американской широты, французских бортов и английских плеч. Не пробовали ли мы создать советские фасоны? — переспросил он. — Пробовали. Привлекли двадцать пять художников. Ничего путного не вышло. Просто художник в этом деле не годится, а модельеров ни один из наших институтов не выпускает. У нас игнорируют красоту одежды».

Он показал забракованные чертежи моделей, попавших на конкурс: платье-косоворотка, платье-звезда, платье-гитара, платье из красного шелка с металлическим поясом, составленным из уменьшенных тракторных гусениц. Приходилось удивляться узости мышления художников.

Пока шли разговоры, Николай Муратов без дела не сидел, он набрасывал портреты собеседников.

В следующем номере журнала появилась разгромная статья под заголовком «Хотим хорошо одеваться», в которой досталось всем тем, кто обязан был заботиться о добротности и внешнем виде одежды советских людей. Во всю страницу была нарисована карикатура: конструкторы-модельеры, раздев догола иностранца, прямо на панели копируют детали его одежды. Кроме того, статью украсили шаржированные портреты тех, с кем беседовали, и модели диковинных платьев современных художников.

Статья вызвала похвалы, смех и… жалобы. Руководители швейной промышленности возмущались: «Комсомол публично подрывает авторитет».

В редакции вскоре раздался телефонный звонок из Смольного. Говорил секретарь Кирова:

— Товарищ Громачев? Сергей Миронович желает вас видеть завтра в девять тридцать утра.

«Вот он, первый фитиль, — подумал про себя Роман. — Дались мне к чертям эти моды!» Сам он никогда не носил рубашки с галстуком и презирал тех, кто думает только о том, как бы пошикарней одеться.

Услышав о вызове в Смольный, Ожогина посочувствовала:

— Влепят, конечно, выговор. Но ты не теряйся, отстаивай нашу точку зрения, Киров любит упорных.

Громачеву нравился руководитель ленинградских большевиков. Он не раз слышал его зажигательные речи. Киров не любил читать напечатанные тексты. Расхаживая по сцене, он как бы беседовал с присутствующими, лишь изредка взглядывал на коробку из-под папирос «Казбек», на которой были записаны короткие тезисы. Обладая большим личным обаянием, он увлекал слушателей и к концу так накалял аудиторию, что все невольно поднимались с мест и обрушивали шквалы аплодисментов. Так было и на Семнадцатом съезде партии. Делегаты не менее получаса бурно били в ладоши и не отпускали его с трибуны. Он был любимцем партии. Неловко было показываться Сергею Мироновичу на глаза для нагоняя. Но раз вызывает, ничего не поделаешь, надо идти.

В большой приемной на третьем этаже секретарь Кирова долго не задерживал, он сразу же провел в кабинет.

Сергей Миронович вышел из-за стола и направился навстречу Громачеву. Он был невысок, коренаст, одет по-обычному: полувоенная габардиновая гимнастерка, подпоясанная широким ремнем, темные брюки и хромовые сапоги. Как-то по-дружески протягивая руку, Киров признался:

— Я почему-то представлял тебя рыжеволосым переростком… сердитым и очень серьезным. А в тебе никакой солидности. Впрочем, редактор комсомольского журнала и должен быть молодым и задористым. Но это не значит, что мы тебя будем гладить по головке. К ответу призовем, как ответственное лицо.

— Я уже приготовился к выговору, — обреченно сказал Громачев. — Только мне бы хотелось знать: разве есть что-нибудь предосудительное в хорошей и красивой одежде?