Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]

Временами откуда-то из дальней дали перед моим мысленным взглядом встает Валя. Но образ ее почему-то расплывается, как бывают расплывчатыми лица на фотографиях с неправильным, ошибочным фокусом. Та дальняя даль, которая отделяет нас, словно бы мешает найти точный фокус моему мысленному зрению, и вижу я Валю не рядом, не перед собой, а там, где она и есть, — за горами, за долами. А может, оттого так происходит, что мои глаза, мой взгляд слепит то, что меня здесь повсечасно окружает, — и это резкое южное солнце, и сверкающее под его лучами море, и эта яркая по краскам южная природа?! А еще и всему здешнему под стать, — тоже яркая, повсечасно зримая или, как сейчас, осязаемая, живая Маринка?!

…Завтра мы уезжаем из Поти. Уезжаем с грустью, с сожалением: за время, какое в нем прожили, мы уже успели полюбить этот гостеприимно приютивший нас тихий, милый городок. Целый вечер бродим по его улицам и скверам, прощаемся. И разговоры заходят все какие-то грустные. Даже устойчиво оптимистическая, как мы про нее говорим, Галка, и та ходит тихая, на себя непохожая.

Уже почти перед самой гостиницей Маринка предложила еще раз пройтись сквером, а Галке почему-то не захотелось, и мы разошлись.

На дорожках сивера было полутемно, свет луны и фонарей едва проникал сквозь густые заросли. Однако, надо думать, именно этот полумрак и нравился уединившимся парочкам — все до единой скамейки были заняты.

Мы прошагали сквер и вышли на широкую и в этот поздний час совершенно пустынную площадь. С одной стороны площадь замыкал большой, видный из окон нашей гостиницы театр. Мы его меж собой так и звали: Большой театр. Для такого городка он был, пожалуй, великоват, особенно если иметь в виду, что в нем не было труппы московского Большого театра, кажется, вообще не было постоянной труппы. Однако это не мешало потийцам считать здание театра одной из тех достопримечательностей города, о которых говорят с гордостью.

Призрачный свет луны обливал восточную сторону театра, и так отчетливо резка была грань между светом и мраком, что и широкая каменная лестница и порталы с колоннами выглядели как бы утратившими свои объемы.

— Посидим на ступеньках, — предложила Маринка.

Каменные ступени еще хранили дневное тепло. И воздух был теплым, разве что теперь явственней, чем днем, различались запахи цветов, которые наносило из сквера.

— Бог ты мой, красота-то какая, тишина-то какая! — словно боясь спугнуть эту тишину, прошептала Маринка. — Так хорошо, что и говорить ни о чем не хочется. Почитай стихи… Что-нибудь… ну, что-нибудь соответствующее.

Я люблю стихи. И, говорят, неплохо читаю. Костька даже полагает, что у меня получается, «как у мастера художественного слова, если не хлеще». Но не в этом дело. Дело в том, что когда мы присели на залитые лунным светом каменные ступени, у меня сами собой всплыли в памяти строчки, которые — как знать? — может, и хотела сейчас услышать Маринка?

Золото холодное луны,
Запах олеандра и левкоя…

— Эти? — спросил я, дочитав стихотворение до конца.

— Да! — так же тихо ответила Маринка и еще крепче прижалась к моему плечу.

— Телепатия?

— Телепатия.

Когда я читал и эти, и другие стихи из «Персидских мотивов» в Москве — было одно. От них веяло сказочностью, заморской экзотикой, почти фантастикой. А сейчас — вот она, южная ночь, вот оно, золото холодное луны и запах олеандра и левкоя. Потому и воспринимались стихи не как что-то и кем-то написанное, а как естественное, самостийное выражение этой ночи, этих густых дурманящих запахов и призрачного лунного света. Не поэт и не я — сама южная звездная ночь доверительно говорила нам о своей необыкновенной красоте.

Я читал одно стихотворение за другим. Дошел до любимого — «Шаганэ».

Не тревожь только память во мне
Про волнистую рожь при луне…

Я не знаю другого столь же музыкального стихотворения, как это. Даже не представлю, что кто-то может «положить» его на музыку. Музыка уже заложена в нем самом поэтом, и всякая другая может только испортить.

Но вот я дошел до строк:

Там на севере девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне… —

дошел и словно бы споткнулся.

Нет, она совсем не похожа. Но она, наверное, думает обо мне. Может, думает именно сейчас, в эту самую минуту — если верить в телепатию, то ей ведь не страшны расстояния… Она думает, а я — нет. Я вспомнил о ней лишь случайно, к слову. А и вспомнил — сердце осталось спокойным. Разве что грустно стало…

Маринка словно бы что-то почувствовала, что-то поняла и, не дождавшись меня, сама дочитала последнюю строчку:

Шаганэ ты моя, Шаганэ, —

и обхватила горячими руками меня за шею.

Да, тогда, в тот поздний час, она была моей Шаганэ.