Неснятое кино

– Следуйте за мной, – осипшим голосом сказал он.

– Нет, – ответил прилетевший и, вынув пару долларовых бумажек, засунул их в карман кителя. – Лучше ты за мной…

Тут на открывшего рот капитана чуть не наехал автобус «Интурист», но водитель проиграл на клаксоне «Сулико» – и капитан успел отскочить в сторону. Из автобуса высунулась довольная физиономия торговца сливами:

– Заходи скорей, генацвале! Вахтанг ждет.

Через минуту клаксон еще раз исполнил «Сулико», и автобус тронулся. За ним ехала машина милицейского сопровождения.

На стоянке аэропорта, глядя на все это, стоял, покрываясь испариной, сивоусый таксист.

Сидор Петрович, профорг Иваныч и парторг Козлов предсмертной трусцой бежали по тротуару. В десяти шагах позади, тяжело волоча стояк и обливаясь потом, двигался Артюхин.

– Брось железку! – хрипел Вовчиков папаня.

Артюхин напрягся и молча прибавил шагу.

– Брось, поговорим, как люди!

Артюхин не отвечал, экономя силы для решающего броска, но тут из-за поворота навстречу им вытекла красно-белая река спартаковских фанатов.

Захлестнув переулок, река отрезала убегавших от преследователя, и троица тут же влилась в спартаковские ряды. Профорг Иваныч, втянув голову в плечи, дрожащей рукой махал над головой красно-белым шарфиком; Вовчиков отец, натянув на лицо спартаковскую шапочку, не своим голосом орал «Спартак – чемпион!»; парторг Козлов шел на четвереньках.

Артюхин не ожидал от врагов такого коварства. Но замешательство было секундным: гегемон шумно выдохнул и, размахивая железякой, врезался в спартаковские ряды.

Из них тут же в панике вылетела искомая троица, и Артюхин, засветив на ходу паре фанатов, погнал ее дальше. Но пришедшие в себя спартаковцы успели рассмотреть его синий с красным тренировочный костюм и взвыли:

– ЦСКА-а-а! Кони!..

И красно-белая лавина понеслась на поиски врагов.

Милиционер, стоявший в дверях райкома КПСС, увидев бегущих прямо на него, от удивления забыв про рацию и пистолет, по-бабьи растопырил руки поперек входа.

– Свои-и! – на бегу кричал парторг Козлов. – Свои-и!

Не сбавляя скорости, они внесли милиционера внутрь.

Следом, круша железякой стекла, в райком ворвался беспартийный Артюхин.

Через минуту Козлов и К° стояли, прижавшись к бюсту Ленина. Между ними и Артюхиным метался милиционер.

– Уйди, – сказал милиционеру Артюхин. – Я сейчас буду их бить.

– Только не здесь, – попросил милиционер, выставив руки.

– Здесь, – сказал Артюхин и, прицелившись стояком, как битой, запустил им в троицу.

Иваныч с Петровичем брызнули в стороны, стоявший посередке Козлов успел лечь. И стояк вдребезги разнес бюст.

– Ах ты сука! – завопил милиционер и перетянул Артюхина «демократизатором» по спине.

– Что-о-о? – закричал Артюхин. – Ментя-ара! – Взяв милиционера в охапку, он посадил его на верхушку пальмы, у подножия которой, возле кадки с землей, среди обломков вождя мирового пролетариата, сидел обезумевший парторг.

Увидев у своего лица ноги неприятеля, парторг попросту укусил Артюхина за ногу и, судорожно зажав в руках кусок гипсовой лысой головы, рванул по лестнице наверх. Артюхин взвыл и, хромая, бросился в погоню.

На третьем этаже Козлов успел шмыгнуть в большую комнату, где под портретом одиноко сидел полноватый мужчина в строгом костюме.

– Вы по какому вопросу, товарищ? – спросил он.

– По личному, – честно ответил Козлов и протянул мужчине обломок головы.

– А-а-а! – закричал мужчина, как будто Козлов протянул ему голову его родной мамы.

Тут дверь в кабинет с треском распахнулась – и в проеме обнаружился довольный Артюхин.

– Я извиняюсь, – сказал Артюхин, засучивая рукава и шкодливо улыбаясь. – Я на минуточку.

Через минуту к зданию райкома, распугивая тишину сиренами, съезжались милицейские машины.

Джон О’Богги услышал вой милицейских сирен и понял, что район начали оцеплять. Мысль его работала четко, паники не было.

Он вошел в ближайший подъезд вслед за какой-то старухой. Прислушиваясь к вою сирен, зашел с нею в лифт. На стенке лифта было крупно написано «FUCK».

– Вот чего они написали? – спросила старуха. – А? Чего?

Агент тактично промолчал.

– Сталина на них нет, – сказала старуха.

– При нем порядок был, – согласился О’Богги и, подумав, добавил: – А сейчас жить негде.

– Как это? – не поняла старушка.

– Выгнали из дому, – прислушиваясь к вою сирен, сказал Джон и безошибочно добавил: – Демократы! Продают родину…

И вытер сухие глаза уголком носового платка.

Старуха молчала.

Лифт остановился. Снаружи выли милицейские сирены.

– Хоть бы комнатку какую, – сказал О’Богги в бабкину спину: выходить из дома ему было уже нельзя.

– Комнатка денег стоит, – с неожиданной сухостью парировала старуха.

– Конечно, конечно, – обрадовался О’Богги, с неветеранской скоростью придержав дверь лифта ногой.

– Пятьсот, – сказала старуха.

– Триста, – для порядка ответил О’Богги, которому печатали рубли на специальной фабрике Гознака под Вашингтоном.

Утром следующего дня Гиви Сандалия внимательно изучал номер такси, стоящего у табачного ларька.

– Это чья машина? – крикнул он наконец.

– Моя, – отозвался от ларька шофер.

– Едем? – весело спросил Гиви, показывая сторублевку.