Несносная Херктерент - 3 [СИ]

Хм. В типах доспехов мелкая и раньше хорошо разбиралась, а теперь так вообще её рисунки в учебники вставлять можно. Некогда грозная сталь уже давно совершенно очаровала девочку. Марина и то поражается фантазии предков, притом, что коллекция во дворце совсем небольшая. Одних рогов на шлемах десятки видов. Знаменитые золотые, резные буйволиные, бычьи, косули, в виде заячьих ушей, золотые перистые, словно усики насекомого, ярко-алые лакированные, напоминающие, напоминающие языки пламени или веточку коралла. Попадаются украшения в виде распахнутых крыльев бабочки или ушей невиданных зверей. Сами шлемы часто напоминают формой звериную голову, иногда покрыты самой настоящей шкурой.

Маски и полумаски, с недавних пор обрётшие новую жизнь на мирренских карикатурах. Жуткие гримасы стальных лиц. Страшный враг с севера.

Интересно, что стало бы с художником, изобрази он весьма популярные во времена Еггтов маски с чертами лица младенца или юной девушки?

— «Война миров». Сейчас словно тогда. Мысль есть, не знаю как выразить, хочу, чтобы все они были на картине. Все деятели того периода «Великого века». Но хочу, чтобы и город был, и отражение вылазки, и те атаки. На одной картине всего не вместишь. Серию делать не охота.

— Ты диораму попробуй. Круговую.

— Они очень большими должны быть. Работы на несколько лет. И денег много надо.

— Ты подумай. Хоть примерно набросай, что должно получиться. Мечта — это хорошо. Покажешь. Увижу, что дельное выходит — сама знаешь, деньги у меня водятся, а девать их со смыслом — вроде как некуда.

— Пока рано ещё про это говорить, — мелкая неожиданно серьёзна.

— Смотри сама. Учти, через несколько лет в моде будут более приближенные к современности сюжеты. Плюс банально может не стать источника финансирования в виде меня.

— Не говори так.

Марина с усмешкой кивает на рисунки.

— С той поры не только ядра и шары летать научились. Да и у снарядов скорость подросла.

Коатликуэ часто просто бродит по залам. Иногда останавливается, подолгу разглядывая приглянувшуюся вещь.

— Знаешь, впервые я почти совсем одна. Непривычно, когда людей совсем нет. Начинаешь ждать чего-то… Сказочного…

Язвить Марине не хочется.

— Тихо тут. И место красивое.

— Я нарисовала уже.

— Покажешь потом, — хотя и не любит пейзажи Марина.

Марина лежит на берегу явно искусственного озера. На облака смотрит. Коаэ рядом сидит, обхватив колени. Как-то это место настраивает на хроническое безделье. Кажется, тут ничего не может измениться. Херктерент наконец, стал понятен смысл пейзажных парков.

— Для кого этот дворец изначально строили?

— Не знаю, не думала, что за МИДв ещё и такой числится.

— Мне кажется, в нём никто никогда не жил. Мы первые.

— Всё может быть. Такой стиль перед Великой войной архитекторы любили. Богачи с шальными деньгами выделывались как могли — шли бы особняк такой, какого ни у кого нет. А тут война… Состояния на крови только так делались, терялись не с меньшими скоростями. МИДв да Министерство Государственного имущественного на пару ещё в конце войны стали скупать все эти недострои да долгостроии. В клиники переоборудовали, самые роскошные — в музеи да гостиницы. Где просто хранилища императорских коллекций. Тут явно музей Великого века начинали делать, да забросили. Из-за войны или ещё почему — не знаю.

Коатликуэ сидит на полу лицом к двери. Закрыв глаза, гладит смутно знакомое странное изделие из чёрного с красными вкраплениями, камня.

— Ты чего?

Сжав камень, девочка резко открывает глаза.

— Ничего. Думаю.

— Это что у тебя? — Марина довольно резка. Лезет в голову история с самолётиком-кулоном Софи и бешенством отца, принявшим машину совсем за другой символ.

— Бодронское сердце. Случайно узнала, тут есть коллекция их вещей. Показали. Разрешили кое-что взять посмотреть.

— Зачем это тебе?

— Понять пытаюсь. Их. И себя. Бодроны так походили на тех, кто поклонялись той, чьё имя я ношу. Вырывали сердца. Приносили в жертву пленных. Не боялись боли и легко лили свою и чужую кровь. Их также были сокрушены пришедшими издалека.

Даже песни о гибели великого города сочинили похожие перед тем как растворится в вечности.

— «Дома стоят без крыш, а стены их от крови красны». Эта?

— Да. Понять пытаюсь, какими они были. Чем жили, о чём мечтали. Знаешь, один обычай совпадал в обоих мирах. Умершая при родах женщина почиталась наравне с павшим воином.

— Ты не молиться своей тёзке собралась? — Марина лихорадочно перебирает в уме признаки запрещённых и разрешённых культов, пытаясь сообразить, не примкнула к какому Коаэ, и если примкнула, то где и когда?

— Нет. Это мама что-то такое иногда. А я — нет. Есть что-то в этих изображения. Тех, что жили не здесь было намного больше пришедших. Но у них была сталь, у них были лошади, был пушки. И они не смогли, оставив не слишком добрую память, да орла на кактусе со змеёй в клюве на гербе государства.

Жившие здесь. У них была сталь, была конница, их было больше. У пришедших тогда ещё не было пушек. У них была ярость. Была сила. Они презирали смерть…