Несносный босс

Она отстраняется, я глажу пальцами ее лицо, стираю слезы и убираю за ушки мокрые волосы. Такая маленькая, такая красивая.

— Сонь? Расскажи мне, что произошло? Я ни черта не понимаю, если честно.

— Я тоже, — отвечает. Голос хриплый от слез и бесцветный от всех прожитых эмоций. — я тоже ничего не понимаю, Мирослав.

— И всё-таки?

— И всё-таки я только что была у врача. Я беременна, Мирослав. Девять недель. Ровно столько прошло с того раза в твоем кабинете.

О мой Бог…

Я понимаю, почему она плакала. Потому что у самого под веками начинает печь, я едва сдерживаю слёзы, а я искренне не могу вспомнить, когда последний раз плакал вообще.

Я счастлив? Я счастлив!

Только вот на лице Сонечки счастья я совсем не наблюдаю. И я понимаю ее прекрасно. Просто нужно сделать все, чтобы она улыбалась.

— Сонь, ты же оставишь его? — спрашиваю первое, что приходит в голову. Я мечтал о ребенке, и я так хочу…

— Что за чушь ты несешь? — она рычит на меня. — У него уже бьется сердце, он не виноват в том, что мы два идиота. Конечно я его оставлю, только…

— Всё! — обнимаю ее, прижимаю голову к груди и стараюсь дышать полной грудью. — Со всем остальным мы справимся, Принцесса.

— Вместе?

— Конечно. Теперь чушь несешь ты.

— У меня нет жилья.

— У тебя есть мой дом, — говорю ей и чувствую, как на губах цветет улыбка.

— Я не смогу работать.

— У тебя есть я. Сонь, пожалуйста, позволь мне быть в твоей жизни и мы правда все преодолеем!

— Мне так страшно, Мирослав… — шепчет доверчиво и снова всхлипывает, но уже от эмоций, не истерично. — я ведь ничего не умею. Но уже очень-очень его люблю, правда.

— Мы научимся. Вместе. Ты только позволь мне…

Глава 30. Соня

Почему так странно?

Не понимаю своего состояния. Совсем не могу разобраться с тем миллионом мыслей и чувств, что кружатся каруселью в моей голове и сердце.

Конечно, реакция Мирослава это… Я ожидала чего угодно, правда. Вот вообще всего, кроме того, что вышло на самом деле. Я ждала обвинений, или, возможно, попыток съехать с ответственности, а может даже просьб избавиться от “проблемы” и просто жить дальше. Конечно, я была и лучшего мнения о нем: решила, что он скажет, что будет помогать нам с малышом, но на этом все наши отношения, которые так и не успели начаться, будут закончены.

Я правда была готова вообще ко всему, потому что Мирослав не обязан! Хотя мы тут оба виноваты в случившемся, но в любом ведь случае не обязан… Он мог бы спокойно платить алименты и по желанию видеться с ребенком раз в неделю, а то и в месяц, и жить себе так, как привык.

Но… Но он готов ломать себя и заодно мое сердце.

Потому что его слова — они глубоко-глубоко в душе осели и затопили там все капельками счастья и надежды на светлое будущее.

Он был рад! Господи, он правда был рад! Пока я не могла собрать себя по кусочкам и просто понять, как банально жить дальше, он искренне обрадовался и пообещал, что мы со всем справимся.

Вместе…

А “вместе” — это что-то на очень очень счастливом. Я такого языка отродясь не знала, а теперь вот, кажется, начинаю его изучать.

Сказать точнее — Мирослав меня учит этому языку.

Еще вчера я боялась спешки и не знала, как нам быть, а сегодня уже беременна. Нет времени лучше, чтобы никуда не спешить, правда? Еще ведь целых тридцать одна неделя на то, чтобы стать семьей… Или какие там у Ольховского планы? Он не делится ими со мной, но ходит очень-очень загадочный.

Мы не поехали на работу больше, сразу домой. И всю дорогу в машине Мирослав держал меня за руку и иногда целовал пальчики. Это очень нежно, до мурашек. Но я пока еще летаю в какой-то прострации.

Мишка встречает нас как всегда радостно, летит на меня, но Мирослав осаживает его приказным тоном, не давая прыгать на меня.

— Мишаня! Аккуратнее с Сонечкой теперь, имей совесть, — говорит он Мишке, а мне так забавно становится. Сколько в этом мужчине ответственности? Кажется, он мог бы раздавать в долг нуждающимся.

Мишка наклоняет голову, как бы спрашивая, какого, собственно, хрена ему вдруг нельзя со мной беситься. И это тоже вызывает во мне улыбку! Всё слишком мило. Особенно то, что Мирослав и правда общается с собакой, словно тот человек и все-все понимает.

— Смотри, Миша, — говорит Мирослав, а потом внезапно встает и… кладет руки мне на живот. Мамочки… Он еще плоский, там и намека на округлость нет, и конечно пока никаких ощущений, но… Но это движение, оно какое-то очень интимное. И ощущается так правильно, что я едва ли не мурлычу от удовольствия. — Вот тут ребенок, и надо Сонечку теперь оберегать. Понял?

Мишка смотрит, смотрит, а потом подходит и утыкается носом мне чуть ниже пупка. Господи! Эти мужчины меня с ума сведут, я клянусь.

— Он понимает? — спрашиваю Мирослава, когда Мишка не меняя позиции поднимает на меня свои огромные добрые глаза.

— Конечно, — говорит Мир. — Он умный пес, все понимает. У него уже были щенки, он папашка со стажем!

— Так ты совсем взрослый мальчик, да? — глажу его по мордочке и снова улыбаюсь. Мирослав очень быстро рисует на моем лице улыбку, еще час назад я знать не знала, как перестать реветь.

— Пойдем, Сонь, пока ты не замерзла.