Несносный ребенок. Автобиография

Так, прямо посреди лицейской столовой, умерла моя мечта об Австралии. Значит, летом я, как обычно, поеду в «Клуб».

Моего отца назначили управляющим туристской деревни и отправили праздновать это новое назначение в Эль Хосейма, в Марокко. Это было возвращением на Средиземное море, только там оно было совсем другим.

Пляж был бесконечным, и совсем без скал. Только напротив деревни возвышалась испанская крепость, прилепившаяся к обломку скалы. Это был военный действующий форт. К нему запрещено было даже приближаться. Туристская деревня представляла собой множество мелких соломенных домиков, разбросанных по обширному сосновому лесу. Это было довольно красиво, почти роскошно. Отец всерьез отнесся к своим новым обязанностям и горбатился, как мог. Я видел его еще меньше, чем всегда. Кэти работала в магазине, а Жюли начала барахтаться в огромном бассейне в розовой плавательной жилетке на крепком тельце. Лето обещало быть похожим на все предыдущие, и тут произошли два события. Два события, изменившие мою жизнь.

Первое имело отношение к Тому, архитектору. Он мне всегда очень нравился, так как он единственный говорил со мной как со взрослым.

Весь сезон он работал декоратором. Этот парень был одинок и непохож на остальных, тех, кто окружал моего отца. Вместо того чтобы слоняться по деревне, я кончил тем, что забрел к нему. Он собирался рисовать. Его соломенная хижина смахивала на тщательно продуманный маленький музей. Том был настоящим маньяком, и тем не менее он позволял мне листать свои фотоальбомы. Это были Лартиг, Картье-Брессон, Робер Дуано, а также Хельмут Ньютон, Бурден и Гамильтон. Разнообразие форм, постановка света, женские тела, часто обнаженные. Я краснел на каждой странице, но Том меня не подначивал. Он сидел рядом и объяснял.

Там, где я был неспособен видеть что-либо помимо обнаженного тела, он показывал мне изгибы и контрасты, перекликающиеся линии, переплетающиеся геометрические фигуры. И тогда нагота исчезала, а оставались форма, математика и поэзия. Фотография переставала быть плоским изображением, но была тварным миром, который мне предстояло открыть. С того дня я никогда больше не смотрел на мир как прежде.

Отныне я целыми днями докучал Тому в его жилище, но ему, похоже, это нравилось. Позднее я узнал, что он все это время испытывал склонность к моей матери, хотя никогда в том не признавался, чтобы не провоцировать моего отца с его бицепсами. Так что, возможно, приязнь, которую он ко мне испытывал, предназначалась моей матери.

У Тома в хижине был еще электрофон и куча пластинок на 33 оборота. Обложки были часто сами по себе произведениями искусства. Обычно я выбирал «Bitches Brew»[29]Майлса Дейвиса. Музыка заполняла хижину, и мой мозг закипал. Я ничего не понимал, но чувствовал просто бешеную энергию. Том воспитывал мой слух, заставляя следить за бас-гитарой, которая отвечала ударным, показывал, как труба подстраивается под клавишные и как все эти звуки соединяются, образуя сложную форму и рождая эмоцию. Это была та же структура, какую я обнаружил в фотографиях. В самом деле, форма является частью всякого творения, каким бы оно ни было. Том понятия не имел, что перевернул мою жизнь. Я только что выучился новому языку и тут же решил, что этот язык будет в моем мире официальным и в известном смысле родным.

– 6 –

Возвращение в школу было мучительным. Я пошел в третий класс. Меня никто и ничто не интересовало. Программа обучения представлялась мне такой же скучной, как и в предыдущем году. Тогда я решил составить для себя параллельную программу. Каждую неделю я покупал себе журнал «Фотография» и читал его до изнеможения. По средам я отправлялся в Париж, чтобы зайти в «Лидо Мюзик», большой музыкальный магазин, специализировавшийся на импортных пластинках.

В хижине Тома, вытерев пыль с задней стороны обложек, я обнаружил имена музыкантов, которые играли с Майлзом Дейвисом. Очень скоро я заметил, что все эти музыканты связаны, как ветви гигантского генеалогического древа. Стэнли Кларк привел меня к Чику Кориа, который направил меня к Кейту Джарретту, а затем к Херби Хэнкоку. В то время меня особенно впечатлили три альбома: первый альбом Стэнли Кларка, «Spectrum» Билли Кобэма, но особенно «Weather Report»[30], дебютный альбом одноименной группы.

Я стоял в магазине с прилипшими к ушам наушниками, проводил часы, заряжаясь музыкой на всю неделю. Каждую среду я возвращался из «Лидо» с альбомом и каждое воскресенье стриг по три газона, чтобы иметь возможность заплатить за следующий.