Несомненно ты

— Не знаю, Лотнер. Все развивается слишком быстро. Ты только на прошлой неделе познакомился с ней.

— Я люблю её, — он уверенно смотрит на меня, сжав челюсть.

Я качаю головой.

— Ты даже не знаешь её.

Он смотрит на океан, где рисуется Эмма, но не думаю, что он слишком много обращает внимания на неё.

— Когда ты полюбила её?

— Что? — спрашиваю я.

— Нашу дочь. Когда ты полюбила её?

Я смаргиваю слёзы, благодарная тому, что на мне очки, скрывающие всё это.

— Она моё всё. Возможно, мой мозг и помнит те времена, когда я не знала её, но моё сердце не помнит и дня, чтобы я не любила её.

— Тогда ты знаешь, что я чувствую.

Я киваю, сжав плотно губы, умоляя о том, чтобы эмоции не вырвались наружу.

— Так, значит, аэропорт… любовь с первого взгляда, да? Звучит, будто это была судьба.

Он глубоко вздыхает.

— Сид, это не была…

— Ладно, не бери в голову. Я передумала. Не хочу ничего об этом знать.

Я поднимаюсь и отряхиваю песок со своих ног.

Лотнер тоже резко встаёт и поднимает за собой Оушен.

— Пойдём, окунём этих маленьких миленьких хрюшек в воду.

Он доносит её до кромки воды и, держа под руки, раскачивает её маленькое тело словно маятник. Каждый раз как её ноги дотрагиваются воды, она пищит от удовольствия. Я беру камеру и фотографирую их. В другом, в идеальном мире, я бы не видела Эмму, шагающую вдоль береговой линии или не чувствовала бы необходимость позвонить Дэйну. Всего лишь на мгновение я позволяю своему разуму подумать о том, что было бы, если бы я вернулась сюда после операции отца вместо того, чтобы поехать в Париж.

Сказочная иллюзия испаряется так же быстро, как и появляется. Эмма ставит свою доску и берёт Оушен на руки. Она кружит её, и восторг на лице моей дочери Просто. Разбивает. Моё. Сердце. Я бросаю фотографировать. Счастливое семейство, которое я вижу в объективе, вызывает ревность и страх. А это смертельная комбинация. Отвернувшись от них, я прячу камеру и беру телефон.

— Привет, милая. Как всё проходит? — спрашивает Дэйн.

Я прерывисто вздыхаю.

— Нормально. Как шнауцер?

— С Родни всё в порядке. У него в лапе застрял грязный шип, но я смог его вытащить. Мы всё ещё собираемся на ужин все вместе сегодня?

Я оглядываюсь, чтобы увидеть, как эта троица уже сидит на песке. Закрываю глаза. Делаю глоток свежего воздуха. Это ради Оушен… Ради Оушен…

— Скорее всего, собираемся, но я ещё не спрашивала. Напишу тебе через несколько минут.

— Хорошо… Сидни?

— Да?

— Как ты там держишься?

Возможно, я никогда не полюблю Дэйна точно так же, как он меня, но сейчас его возможности сильно возросли.

— Я умираю.

— Мне так жаль, хотелось бы мне быть рядом с тобой.

— Мне тоже.

— Ты сможешь это сделать. Ты самая сильная женщина, которую я когда-либо встречал.

— Спасибо.

— Созвонимся позже, — говорит он и отключается.

— Мамочка! — кричит Оушен и бежит ко мне. Её маленькие ножки отчаянно борются с песком.

— Цветы… я… цветы.

— Надеюсь, ты не против. Лотнер сказал мне, что разговаривал с тобой насчёт того, чтобы Оушен стала девочкой, которая будет держать букет, — спрашивает Эмма и боязливо морщит нос. — Вообще было бы лучше снять с неё мерки для платья ещё вчера, но, думаю, завтра утром тоже подойдёт.

Лотнер косится на меня и одними губами говорит «извини».

Он чертовски в курсе того, что я ещё не дала своего согласия на это.

— Да, конечно, без разницы.

Я поворачиваюсь, вытаскиваю салфетки и немного винограда для Оушен.

— Ам… Дэйн хочет, чтобы я пригласила вас на ужин сегодня вечером. Будет еда на гриле.

— Оу, звучит круто. Он, наверное, не будет жарить красное мясо или свинину, да? — спрашивает Эмма, натягивая свой топ.

— Не знаю, скорее всего, это будет рыба или что-то такое, — я рада, что очки скрывают то, как я раздраженно закатываю глаза.

— Мы с удовольствием приедем, спасибо, — отвечает Лотнер, копаясь в холодильнике.

— А у вас намечается большая свадьба?

Лотнер садится на своё полотенце, а Эмма устраивается у него между ног.

— Всего лишь около пятисот человек, — отвечает она.

К счастью, виноградина, которую я только что запихнула в рот, не успевает продвинуться дальше зубов, потому что в противном случае я бы подавилась.

Всего пятьсот?

— А затем мы уезжаем на Бали на десять дней, чтобы… — она хихикает и наклоняется, чтобы поцеловать его в шею. — Ну, знаешь…

— Да… ну, нам пора возвращаться. Дэйну, возможно, понадобится моя помощь.

Я заталкиваю наши вещи по сумкам и стряхиваю с Оушен песок. Та картина, что Эмма нарисовала мне сейчас, словно кинжалом проходится по мне. Глаза слезятся, сердце кровоточит.

Уголком глаза я замечаю, как Лотнер встаёт. Он смотрит на меня, но я отказываюсь смотреть на него.

— Давай соберём твои игрушки, милая, — держа Оушен за руку, я тяну её к горе игрушек, которые валяются в песке.

Лотнер приседает на корточки рядом со мной и помогает вытряхнуть песок с игрушек, а затем кладёт их в сумку.

— Прости, — шепчет он.

Я не могу ничего сказать. Если попытаюсь заговорить, то начну плакать. А я чертовски уверена, что не собираюсь плакать перед Лотнером и Эммой.

— Сидни… — говорит он мягко.