Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Японская политика, похоже, собиралась сделать крутой поворот. И говорил об этом некто иной, как Мацуока, еще недавно клявшийся Сталину и Молотову в любви и верности. Сметании ненавязчиво попросил его поступить, «как подобает деятелю, которого советский народ принимал у себя, считал и считает как сторонника улучшения дружественных отношений между СССР и Японией». 26 июня Зорге сообщал: «Мацуока сказал германскому послу Отту, что нет сомнений, что после некоторого времени Япония выступит против СССР».[684] Понятно, что в Москве царило беспокойство. 29 июня Молотов прямо спросил Татэкава о позиции Японии. «Татэкава отвечает т. Молотову, что он еше не имеет об этом сообщения от своего правительства. Если же говорить о мнении министра иностранных дел Мацуока, то он искренне и сердечно думал о создании блока держав – СССР, Япония, Германия и Италия – и всячески хотел избежать возникновения этой войны. Татэкава далее говорит, что японское правительство находится в трудном положении, так как, с одной стороны, оно имеет тройственный союз, а с другой стороны – пакт о нейтралитете с СССР». Молотов парировал с помощью аргумента, который, видимо, не пришел в голову дилетанту Сметанину: «В этом <Тройственном. – В.М.> пакте оговорено, что он не затрагивает отношений каждого из участников этого пакта с СССР. Следовательно… надо полагать, что Япония по тройственному пакту не взяла на себя каких-либо обязательств против СССР». «Затем т. Молотов выражает пожелание, чтобы Япония и СССР, как две соседние страны, считались бы как с интересами данного момента, так и с интересами будущего и не делали бы каких-либо шагов к ухудшению отношений, которые, замечает т. Молотов, за последнее время, несомненно, стали улучшаться… Татэкава целиком присоединяется к высказанному т. Молотовым мнению, чтобы обе стороны воздерживались от шагов, способных ухудшить отношения между обеими странами».[685]

Что же происходило в эти дни в Токио?

25 июня на заседании координационного комитета правительства и ставки Мацуока заявил: «Я заключил Пакт о нейтралитете, так как считал, что Германия и Советская Россия не начнут войну. Если бы я знал, что они вступят в войну, я бы предпочел занять в отношении Германии более дружественную позицию и не стал бы заключать Пакт о нейтралитете. Я заявил Отту, что мы останемся верными нашему союзу, несмотря на положения (советско-японского) Пакта… В том же духе я говорил с советским послом… Конечно же, я не говорил ему о разрыве Пакта о нейтралитете». Позиция министра была ясной: «Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее. Мы должны либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь… Неужели мы не вступим в войну, когда войска противника будут переброшены на Запад?».[686]

Почему он так поступил? Современники, а затем историки терялись в догадках. Поверил в неминуемый успех блицкрига и решил «не опоздать на автобус», проявив себя как типичный оппортунист? Стремился любой ценой войти в историю, понимая, что туберкулез делает свое дело? Слегка повредился рассудком от головокружительного развития событий, как прямо говорил его главный антагонист Хиранума? Полагаю, что и первое, и второе, и третье.

Однако «сумасбродного гения» никто не поддержал. Военный министр Тодзио: «Мы не должны полностью полагаться на Германию». Морской министр Оикава: «Не следует планировать удар по Советской России, нужно готовиться к движению на юг. Флот не хотел бы провоцировать Советский Союз». А Коноэ даже «рассматривал возможность ликвидации Тройственного пакта, поскольку тот утратил raison d'etre после того, как Германия без каких-либо консультаций с Японией начала войну против России и тем самым создала ситуацию, совершенно несовместимую с предположениями участников союза о вовлечении в него СССР».[687] Война между Германией и Советским Союзом не только похоронила все надежды на сотрудничество Берлина, Москвы и Токио, которое было одной из главных целей пакта, но лишила его участников последней реальной возможности стратегического партнерства и взаимной помощи. Иными словами, пакт утратил практическую ценность.[688] Однако на более активные действия премьер не решился.