Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Говоря о советско-японских отношениях 1 августа в докладе на седьмой сессии Верховного Совета СССР, Молотов был сдержан, но оценивал ситуацию скорее положительно: «Относительно Японии можно сказать, что в последнее время наши отношения начали несколько нормализироваться… Можно признать, что вообще есть известные признаки желания японской стороны к улучшению отношений с Советским Союзом. При взаимном признании интересов сторон, поскольку обе стороны поймут необходимость устранения некоторых потерявших значение препятствий на этом пути, такое улучшение советско-японских отношений осуществимо». Сказанное контрастировало с тем, что говорилось в докладе о Германии: «Мы можем лишь подтвердить, что, по нашему мнению, в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии». И с оценкой советско-американских отношений это тоже контрастировало: «На наших отношениях с Соединенными Штатами Америки я останавливаться не буду, хотя бы уже потому, что о них нельзя сказать ничего хорошего».

5 августа Того посетил Молотова и, напомнив ему о сделанном месяц назад предложении, сообщил, что новый кабинет Коноэ желает скорейшего заключения соглашения.[591] 14 августа нарком передал ему ответ:

«Настоящим Советское правительство подтверждает свое положительное отношение к идее заключения предложенного японским правительством соглашения о нейтралитете между СССР и Японией, если при этом будут учтены интересы не только Японии, но также и СССР…

Советское правительство считает необходимым заявить, что интересы СССР и Японии, в том числе интересы соглашения о нейтралитете, прежде всего требуют того, чтобы урегулировать некоторые существенные вопросы советско-японских отношений, наличие которых в неразрешенном состоянии является и будет являться серьезным препятствием на пути к желательному улучшению взаимоотношений между обеими странами».

Главные возражения вызвали сноски на Пекинскую конвенцию как на действующую основу двусторонних отношений. Во-первых, она предусматривала оставление в силе Портсмутского договора 1905 г., который Япония нарушила, оккупировав Маньчжурию в 1931 – 1932 гг. Во-вторых, Москва, как мы знаем, давно прилагала усилия к ликвидации японских концессий на Северном Сахалине, также появившихся благодаря этой конвенции. Иными словами, Советский Союз хотел «отыграть» те уступки, на которые ему пришлось пойти пятнадцать лет назад. Статьи 2 и 3 были приняты.

«Советское правительство считало также необходимым отметить то важное обстоятельство, что предлагаемый договор предоставляет Японии максимум выгод, улучшает ее позиции на севере для того, чтобы она могла развить активные действия на юге, тогда как для СССР, который как страна не воюющая получает лишь незначительную выгоду, должны возникнуть новые сложные вопросы в его взаимоотношениях с другими державами. Заключая с Японией договор о нейтралитете, СССР рискует ухудшить в известной степени свои отношения с Китаем и с рядом государств, имеющих серьезные интересы в бассейне Тихого океана и Южных морей, что, следовательно, может нанести Советскому Союзу существенный ущерб, и не только экономический. Между тем японское правительство, выдвигая предложение о заключении договора о нейтралитете, не проявляет внимания к этому обстоятельству, затрагивающему важные интересы СССР, чья мирная политика всегда учитывает также интересы соседних государств <звучит великолепно, особенно с учетом времени написания! – В.М.>. В виду вышесказанного Советское правительство раньше, чем заключить соглашение с Японией о нейтралитете, хотело бы получить от японского правительства разъяснение о его позиции по вопросу о мерах, могущих свести к минимуму тот ущерб интересам СССР, который может быть нанесен Советскому Союзу заключением договора о нейтралитете между СССР и Японией».[592]

Как и в случае с Германией, Сталин и Молотов предлагали серьезно поторговаться, поскольку Японии – в данной ситуации – договор был нужен больше, чем СССР. Буквально в эти дни окончательно оформлялся курс «продвижения на юг», в сторону колоний европейских держав – не только разгромленных Франции и Голландии, но также воюющей Англии и не воюющей Португалии. Правительственные и армейские документы предусматривали применение, по необходимости, военной силы, на что можно было отважиться, только имея надежный тыл на севере.

Московские переговоры начались вполне успешно, но в результате «большого землетрясения», как окрестили в Токио кадровую чистку Мацуока, 29 августа Того был отозван, о чем на следующий день оповестил Молотова. Ответа на советские предложения он еще не получил, поэтому разговор свелся к обмену любезностями, за которыми, впрочем, крылось нечто большее, чем простая формальность: