Несостоявшаяся революция

Системный и воспроизводящийся характер этнофобии в России, ее социальная и ментальная глубина, хотя бы частичная отрефлексиро-ванность означают, что мы имеем дело с чем-то несравненно большим, чем просто спектр негативных реакций в отношении этнически чужих, что речь идет о глубоком и качественном сдвиге отечественного сознания — массового и элитарного

393 Вызов Леонтий. Ждет ли Россию всплеск русского национализма? (По

данным исследований Института комплексных социальных исследований

РАН и ВЦИОМ, июнь —июль 2004 г.) [Неопубликованная рукопись.] [М.,

2004.] С. 2; Он же. Российское общество в поисках неоконсервативного син-

теза С. 123.

394 См.: Малахов В. С. Национализм как политическая идеология: Учебное

пособие. М., 2005. С. 132.

395 См., например: Мертон Роберт. Указ. соч. С. 227.

396 Гудков Лев. Указ. соч.

Что это за сдвиг, куда он направлен и чем вызван? По отдельности и в любой комбинации ни одна из трех разобранных гипотез — миг-рантская, социальная, социокультурного и ценностного разрыва — не смогли нам объяснить причины и характер этнофобии в отечественном обществе. Но зато они помогли выделить «сухой» нередуцируемый остаток — «расу» (этничность). В то же самое время логика подсказывает: если массовые и элитарные ксенофобские реакции в России фокусируются в первую очередь на этнических (а не социальных, политических или культурных) группах, если ксенофобия симпто-матизирует сдвиг всего ценностно-культурного поля общественного сознания, то, скорее всего, это поле сдвигается в сторону значительного повышения роли этничности. Конкретнее, в общей структуре русской идентичности растет удельный вес этнической идентичности, возможно (хотя совсем не обязательно), за счет снижения влияния и ослабления интенсивности других «больших» идентичностей. В таком случае этнофобия не только сигнализирует о качественном изменении поля общественного сознания в России, но и указывает направление этого изменения, которое вкратце можно определить как «этнизацию русскости».

Косвенное подтверждение эта гипотеза находит в заметных корреляциях русского этнического самосознания и этнофобии. С динамикой социального кризиса развитие этнофобии почти не коррелирует, а с динамикой русской этнической идентичности — очевидным образом. Период острейшей политической и социально-экономической ломки первой половины 1990-х гг. стал одновременно эпохой массового национального самоуничижения, когда страну охватила подлинная эпидемия смердяковщины: «мы хуже всех, мы нация рабов», «мы пример всему миру, как не надо жить» — число подобных ответов в опросах ВЦИОМ с 1990-го по 1993 г. возросло с 7% до 57%397.

Самоуничижение русских стало питательной почвой для низкой оценки нашего народа приезжими. Логика простая: если русские не уважают собственую историю и культуру, самое себя, то почему мы, приезжие, должны уважать их? Но со стороны самих русских это время было отмечено очень низким уровнем этнофобии.

397 См. выступление Л. Гудкова на семинаре о русской идентичности и

русском национализме в Фонде «Либеральная миссия» (http:// www.liberal.

ru) в 2003 г.

398 Гудков Лев, Дубин Борис. Указ. соч. С. 15; Паин Эмиль. Куда движется

этнополитический маятник.

Заметная валоризация (повышение ценности) русской этнической идентичности (в другой терминологии — «рост этнического самосознания русских») началась с середины прошлого десятилетия в ситуации относительной социоэкономической стабильности и первой адаптации населения к новой ситуации. В это же время впервые был отмечен рост (тогда еще не очень значительный) массовой этнической неприязни у русских398. Но несравненно более артикулированный и масштабный характер валоризация идентичности и этнофобия приобрели с конца прошлого века. Вероятно, тяжелейший кризис 1998 г. и вторая чеченская война форсировали эти процессы, но вряд ли их влияние было определяющим. Ведь в аналогичной, если не более тяжелой, ситуации первой половины 90-х годов русская идентичность находилась во фрустрированном состоянии, а этнофобия находилась у пороговых значений. Другими словами, и рост национального самосознания, и рост этнофобии происходили бы даже в том случае, если бы дела шли относительно хорошо. Что, кстати, подтверждается динамикой идентичности и этнофобии в 2004—2007 гг., считающихся пиковым временем постсоветской стабильности и процветания.