Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва

Но все-таки не стоит преувеличивать степень влияния негативного перелома в восприятии русских Европой на изоляционистский вектор «брачной дипломатии» Великого княжества Московского. Для возникновения трудностей в русско-европейском «династическом диалоге» существовало немало и чисто европейский причин, никак не зависящих от нашего выбора, причем в матримониальной политике эти причины проступают особенно явно.

Западная Европа. Европа в XVI в. вступила, как уже говорилось выше, в одну из своих многочисленных «эпох масс», когда идеологии широких социальных движений глубоко проникают в «высокую» политику. Предвосхищая траекторию последующих таких «фаз» (скажем, эпохи Наполеоновских войн), Реформационное движение довольно быстро растворилось в более масштабном и продолжительном периоде Религиозных войн, когда европейцы принялись резать, жечь, взрывать и дефинистрировать друг друга. Во Имя Божие, само собой. «Национальные» элиты часто оказывались расколоты на непримиримые группировки, а центральная власть так или иначе строила свою политику (в том числе и династическую) на сближении с одной из них. Появление, скажем, где-нибудь летом 1572 г. при Парижском дворе сватов-«схизматиков» из далёкой Рутении/Московии выглядело бы весьма неуместным. У добрых католиков Франции были как раз в конце августа собственные ответственные дела под покровительством святого Варфоломея. Весьма показателен с точки зрения наших матримониальных перспектив и путь английской дипломатии, в котором начальная точка (разрыв с Римом) была мотивирована как раз поиском самостоятельности в брачной политике для типичного полуавтократического ренессансного режима. Однако процесс быстро принял новое, популярное и «глубоко духовное» наполнение и потерял управляемость. Увлекательный процесс становления Англии как «родины демократии» начался и, можно сказать, завершился брачным вопросом, просто начался на автократической и внеконфессиональной ноте, а окончился на «коллегиальной» и конфессиональной. И нас там не ждали не столько из-за «неевропейского происхождения», сколько по причине того, что каждая из сторон во внутрианглийской борьбе (паписты и «новая» элита) была чётко настроена на окончательное решение конфессионального вопроса в свою пользу, а промежуточные компромиссные фигуры со стороны (вроде всяких «восточных схизматиков») только путались бы под могучими ногами отцов европейской демократии. Таким образом, факт изоляции России от брачного «пула» Западной Европы (Англия, Франция, Испания — важная часть когорты тех стран, «европейскость» которых сомнений вызывать не должна ни у кого) есть скорее следствие иных причин, нежели скверный образ России и московских князей в глазах местных книжных червей. «Изоляция» эта была связана не столько с принципиальной цивилизационной несовместимостью, сколько с особенностями социокультурных процессов, происходивших тогда на континенте.