В этом отрывке мы, по сути, видим новое понимание «Русской земли», мало известное более ранним текстам: она отождествляется с северной частью Руси (Новгородская плюс Ростово-Суздальская земли). Эпитет «вся» по отношению к территории, разоренной войсками Узбека и обозначенной как «Русская земля», наглядно говорит об этом. Где-то с XIV в. термин «Суздальская земля» и производные от него для обозначения Северо-Восточной Руси перестают употребляться и во владимирском летописании, а в качестве общего названия для этой территории начинает использоваться термин «Русь». Последнее известие такого рода содержится под 1309 г., когда «…приеха ис Киева пресвященныи Петр митрополит на Суждалскую землю» [Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 87]. Уже на следующий год, в 1313-м, митрополит Петр из Орды «прииде на Русь» [ПСРЛ. Т. 18. С. 88]. Хронологическое совпадение смены терминологии в Синодальном списке Новгородской первой и в Симеоновской летописях позволяет полагать, что в ней отразились перемены в общественном сознании населения русского Северо-Востока в первые десятилетия XIV в., в годы наивысшего напряжение московско-тверской борьбы, которая и создала, как мы видели, русский народ и Российское государство. В XV в. в Новгородской первой летописи младшего извода и ряде других текстов представление о единой Русской земле, в которую входят и Москва, и Новгород, прослеживается очень четко:
Дмитрий Донской, по мнению новгородского летописца, ходил на Тверь «со всеми князьми и со всею силою рускою»; Витовт, отметившийся в том числе и своими походами на Новгород, перед битвой на Ворскле «хотел пленити Рускую землю»; в 1432 г. Василию Васильевичу «дате княжение великое… на всей Рускои земли» [НПЛ. С. 372; 395; 416].
Аналогичная картина, кстати, прослеживается в псковском летописании. Причем здесь (как временами и в новгородском писании) «Русская земля» в составе Новгородской и Владимирской земель не только объединяется, но и решительно противопоставляется, например, земле «Литовской»: «Князь великий Василей, подъем всю Рускую землю… а князь Витовт, подъем всю Литовскую землю, и поиде противу» [Псковские летописи, М.-Л., 1941, Вып. 1. С. 32].
И даже герои в XV в. у Москвы и Новгорода оказались одинаковыми — именно в последние годы новгородской самостоятельности Александр Ярославич Невский, ритуально почитаемый родоначальник московский князей, с подачи новгородского архиепископа Евфимимя стал покровителем и Великого Новгорода.
Ясно, что в таких условиях перед лицом московского вторжения новгородская элита не могла рассчитывать на то, чтобы поднять всю землю в едином порыве на борьбу с чужеземным игом. Рассчитывать (особенно после фактической девальвации вечевых порядков) на безоговорочную поддержку «черни» «Совет господ» в борьбе за свои огромные земельные владения тоже не мог. Новгородские пригороды были слабы (в древней Ладоге в 1484 г. в городском посаде фиксируется 84 двора, к 1500 г. под давлением «московского» ига число дворов доходит до 116 [