Несостоявшийся император. Александр Михайлович

Как видим, наши аристократки были столь же хорошо информированы о действиях «Народной воли», сколь революционеры о ситуации при царском дворе. После взрыва в Зимнем дворце придворные говорили, что это дело рук великого князя Константина Николаевича. Он де специально поехал в Кронштадт, чтобы в случае смерти царя привести оттуда в Петербург отряд матросов и объявить себя императором. Дело дошло до того, что 1 марта 1881 г. петербургский градоначальник Н.М. Баранов приказал под видом канализационных работ провести вокруг Мраморного дворца — резиденции Константина Николаевича — глубокую канаву. Это было сделано потому, что будто бы из Мраморного дворца в Зимний дворец был проведён провод для производства взрыва.

В свою очередь Исполнительный комитет «Народной воли» не только не знал о намерениях царя короновать княгиню Юрьевскую, но и вообще о ней самой.

Зима 1880/1881 г. в Петербурге показалась Александру Михайловичу кошмаром по сравнению с тихой провинциальной жизнью в Тифлисе: «Было бы слишком слабым сравнением, если бы я сказал, что мы все жили в осаждённой крепости. На войне друзья и враги известны. Здесь мы их не знали. Камер-лакей, подававший утренний кофе, мог быть на службе у нигилистов. Со времени ноябрьского взрыва каждый истопник, входящий к нам, чтобы вычистить камин, казался нам носителем адской машины.

Ввиду значительности пространства, занимаемого Петербургом, полиция не могла гарантировать безопасности всем членам императорской семьи за пределами их дворцов. Великие князья просили государя переселиться в Гатчинский дворец, но доверчивый Александр II, унаследовавший от своего отца его храбрость, наотрез отказался покинуть столицу и изменить маршрут своих ежедневных прогулок. Он категорически настаивал на неизменности обычного образа жизни, включая прогулки в Летнем саду и воскресные парады войск гвардии. То, что мой отец должен был неизменно сопровождать государя во время этих воскресных парадов, приводило мою матушку в невероятный ужас, а отец подсмеивался над её страхами, ссылаясь на непоколебимую верность армии. Но женский инстинкт оказался сильнее логики.

   — Я не боюсь ни офицеров, ни солдат, — говорила мать, — но я не верю полиции, в особенности в воскресные дни. Путь к Марсову полю достаточно длинен, чтобы все местные нигилисты могли видеть ваш проезд по улицам. Я ни в коем случае не могу рисковать жизнью детей, они должны оставаться дома и не ездить на парады.

В воскресенье 1 марта 1881 года мой отец поехал, по своему обыкновению, на парад в половине второго. Мы же, мальчики, решили отправиться с Ники и его матерью кататься на коньках. Мы должны были зайти за ними во дворец после трёх часов дня.

Ровно в три часа раздался звук сильнейшего взрыва.

   — Это бомба! — сказал мой брат Георгий.

В тот же момент ещё более сильный взрыв потряс стёкла окон в нашей комнате. Мы кинулись на улицу, но были остановлены воспитателем. Через минуту в комнату вбежал запыхавшийся лакей.

   — Государь убит! — крикнул он. — И великий князь Михаил Николаевич тоже! Их тела доставлены в Зимний дворец.

На его крик мать выбежала из соседней комнаты. Мы все бросились к выходу в карету, стоявшую у подъезда, и помчались в Зимний дворец. По дороге нас обогнал батальон л.-гв. Преображенского полка, который, с ружьями наперевес, бежал в том же направлении.

Толпы народа собирались вокруг Зимнего дворца. Женщины истерически кричали. Мы вошли через один из боковых входов. Вопросы были излишни: большие пятна чёрной крови указывали нам путь по мраморным ступеням и потом вдоль по коридору в кабинет государя. Отец стоял там в дверях, отдавая приказания служащим. Он обнял матушку, а она, потрясённая тем, что он невредим, упала в обморок.

Император Александр II лежал на диване у стола. Он был в бессознательном состоянии. Три доктора суетились около него, но было очевидно, что государя нельзя спасти. Ему оставалось несколько минут жизни. Вид его был ужасен: правая нога оторвана, левая разбита, бесчисленные раны покрывали лицо и голову. Один глаз был закрыт, другой — смотрел перед собой без всякого выражения.

Каждую минуту входили один за другим члены императорской фамилии. Комната была переполнена. Я схватил руку Ники, который стоял близко от меня, смертельно бледный, в своём синем матросском костюмчике. Его мать, цесаревна, была тут же и держала коньки в дрожащих руках.

Я нашёл цесаревича по его широким плечам: он стоял у окна.

Княгиня Юрьевская вбежала полуодетая. Говорили, какой-то чрезмерно усердный страж пытался задержать её при входе. Она упала навзничь на тело царя, покрывая его руки поцелуями и крича: “Саша! Саша!” Это было невыносимо. Великие княгини разразились рыданиями.

Агония продолжалась сорок пять минут. Все, кто тогда там был, никогда не могли её забыть. Из всех присутствовавших никого, кроме меня, теперь не осталось в живых. Большинство из них погибли 37 лет спустя от рук большевиков.