Несостоявшийся император Федор Алексеевич

Не раздражая знать высоким чином и не расставшись с полковничьей формой, Матвеев в 1667 г. выполнил секретную миссию при прибывших в Россию восточных патриархах, которые по воле Алексея Михайловича должны были лишить патриаршего сана Никона и осудить староверов. В ходе Большого церковного собора Артамон Сергеевич позаботился, чтобы русские архиереи не воспрепятствовали иноземным низвести сан русского патриарха до царева слуги. Матвеев не остановился перед тем, чтобы арестовать парочку митрополитов и запугать остальных иерархов казнью. Русская православная церковь, разбуженная бунтом Никона, была вновь поставлена на колени перед царской властью[35].

Беспредельно преданный Алексею Михайловичу, глубоко и всесторонне образованный (но не выказывавший своей образованности при дворе), умный и мужественный полковник имел далеко идущие планы. Пример был у него перед глазами — мелкий псковский дворянин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин стал думным боярином, главой Посольского приказа и канцлером — «царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегателем», фактическим руководителем внешней политики России[36].

Матвееву нетрудно было догадаться, что такой смелый политик и реформатор, оскорблявший знать пренебрежением и вызывавший лютую зависть нижестоящих, не продержится долго. То ли дело он, Матвеев, все делающий с умом истинного царедворца. Даже его женитьба на шотландке Гамильтон и иноземные обычаи, принятые у него в доме, не вызвали осуждения, хотя на кого другого давно бы уже поступили доносы во множестве!

Племянницу своей жены Артамон Сергеевич выдал замуж за приятеля — рейтарского командира Федора Полуэктовича Нарышкина, а дочь его брата Кирилла, тоже служившего в рейтарском строю, взял себе на воспитание. Красавица Наталия Кирилловна много выиграла по сравнению с девицами, росшими взаперти в традициях Домостроя. В интеллигентном доме Матвеева она научилась свободно держаться в обществе, танцевать, разбираться в музыке, поддерживать беседу. Она не могла не понравиться царю, несколько прискучившему многолетней патриархальной семейной жизнью[37]. И тут вмешивается Овдотья Беляева!

Почти все дела Матвеева окутаны неопределенностью и не имеют однозначного объяснения. Ясен лишь результат. Характерным является, пожалуй, остро-рискованный характер игры, пружины и участники которой остаются в тени. Оставляя предположения и домыслы авторам приключенческих романов, обратимся к фактам, ничего не прибавляя и не убавляя.

22 апреля 1670 г. во дворце были найдены два запечатанных сургучом подметных письма на имя государя. Оба были прилеплены в местах, доступных всем чиновникам Государева двора: в сенях Грановитой палаты и у сенных дверей Шатерной палаты, — то есть вблизи Постельного крыльца, на котором регулярно собирались придворные выслушать последние распоряжения и принять поручения.

Письма были немедленно вручены дворецкому Богдану Матвеевичу Хитрово, который, не вскрывая, передал их Алексею Михайловичу. Государь прочел — и был потрясен: «такого воровства и при прежних государях не бывало, чтобы такие воровские письма подметывать в их государских хоромах!» В письмах были непристойности, затрагивающие честь государевых невест и особенно метившие в Нарышкину.

«Кому выгодно?» — спросили себя государь и его советники. Разумеется, не мелким дворянам Нарышкиным и не их покровителю Артамону Сергеевичу. Ясно, что и его хотели запятнать, подписав письма: «Артамошка»! Алексею Михайловичу легко было дать себе отчет, кто был опаснейшей соперницей Наталии Нарышкиной. — Конечно же, Овдотья Беляева.

Дядя ее был немедленно схвачен и допрошен. На дворе его нашли какие-то травы — не для зелья ли? В розыске оказалось, что Иван Жихарев хлопотал за племянницу перед врачами, хвастался, что она больше понравилась государю, говорил, что Нарышкина ей не соперница. Под пытками Шихарев пытался объяснить, что траву зверобой он потреблял для излечения от ранения, но его дело было проиграно. Овдотъя Беляева должна была покинуть дворец…

Царь долго не мог успокоиться, что кто-то пытался помешать ему в выборе невесты. 24 апреля отдельные строки из подметных писем показывали дьякам и подьячим всех приказов для определения их писца по почерку. Кроме того, каждый должен был сам написать под диктовку эти строки — но руки писца не сыскалось. Тогда 26 числа письма были объявлены на Постельном крыльце всем придворным; обещали великую награду тому, кто определит автора.

«А буде про того вора не поведаете и государю не известите, — объявлялось дворянам, — и от него, великого государя, за это вам быть в великой опале и в самом конечном разорении без всякого милосердия и пощады!» Эта нелепая угроза взволновала дворян. «Лучше б они девиц своих в воду пересажали, — заметил Петр Кокорев, — чем их в Верх к смотру привозили!»