Несостоявшийся император Федор Алексеевич

Федор Алексеевич поступил столь экстравагантно для российских самодержцев и о его женитьбе ходило столько слухов, что удивляюсь, как никто не сказал, что он взял за себя сироту, чтобы не обогащать новых родственников (как на Руси было в обычае и чего царь действительно избегал). В любом случае история, лучше всех рассказанная младшим современником В.Н. Татищевым, заслуживает упоминания. Все началось с участия государя в крестном ходе, что он проделывал постоянно и старательно (впрочем, это была его царская обязанность)[238].

Дело было, видимо, весной или в начале лета 1679 г. — это не важно. Существеннее, что Федор Алексеевич был не вполне сосредоточен на возвышенном (мы уже видели его в монастыре стреляющим из лука и решающим государственные дела). Иначе он не проявил бы жгучего интереса к одной из девиц в толпе зрителей. Как человек решительный, царь не дал чудному видению пропасть — немедля велел одному из постельничих (по Татищеву, это был Иван Максимович Языков) «о ней, кто она такова, обстоятельно осведомиться».

Как извернулся постельничий, тайна велика есть — но доложил государю, что это Агафья Симеоновна, дочь смоленского шляхтича Грушевского, живет сиротой в доме родной тетки, жены думного дьяка Заборовского. Здесь Татищев заблуждается: Семен Иванович Заборовский был пожалован в думные дьяки еще в 1649 г., в думные дворяне — в 1664 г., а в 1677 г. стал уже окольничим — разница немалая[239]. Также историк ошибся, уверяя, что вся интрига была подкопом под Милославского (который пострадал дважды, но за несколько месяцев до и несколько месяцев после событий), и потому, возможно, преувеличивает роль Языкова, выдвинувшегося на первые роли позже: у Федора Алексеевича хватало и других доверенных приближенных.

Как бы то ни было, условно названный Языков в тот же день был отправлен в дом Заборовского, увидел девицу, обстоятельно все разузнал и доложил государю. Оставшаяся неизвестной Татищеву история девицы была проста. Грушевские, как и Заборовские, издавна служили частью в Речи Посполитой, частью в России. Отец Агафьи одно время управлял имениями литовского магната Михаила Паца (известного Федору Алексеевичу политика), затем служил пану Андрею Заборовскому, с помощью его московского родственника переехал в Россию, по обычаю отдав дочь на воспитание более знатному свойственнику, за коего выдал сестру. Ничего подозрительного в истории сей не обнаружив, Федор Алексеевич вскоре велел Заборовскому объявить, «чтоб он ту свою племянницу хранил и без указа замуж не выдавал».

Некоторое время это явное свидетельство о намерениях царя оставалось в тайне: государь размышлял, как подготовить родственников. Царевны-тетки и царевны-сестры, видимо, были в восторге: брату давно пора было жениться, так лучше, если новая царица будет не из какой-либо придворной партии. А вот Милославский действительно мог упереться, но не подозревая происки слишком мелких для него тогда И.М. Языкова и А.Т. Лихачева, а имея в виду другую кандидатуру, из которой хотел извлечь личную пользу. Сам Татищев упоминает, что временщик одобрил идею брака, но предложил «иных персон».

Взяв «время уведомиться», Милославский якобы сказал царю по-русски прямо: «Мать ее и она в некоторых непристойностях известны!» Федор Алексеевич впал в великую печаль, кушать перестал, наконец приближенные узнали причину. Языков и Лихачев немедля поехали с царского изволения к Загоровским и предложили лучше сразу сказать правду «о состоянии» невесты, чем рисковать жизнью. Все пригорюнились, «каков стыд о таком деле девице говорить», однако Агафья, «узнав, что напрасная на нее некая клевета причину подает, сказала дяде, что она не стыдится сама оным великим господам истину сказать. И по требованию их выйдя, сказала, чтоб они о ее чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает!».

Потрясенные откровенностью заявления, посланцы тем не менее поверили и, просияв, бросились к государю. Тот возрадовался, но решил еще раз проверить свои чувства. Выехав на прогулку в Воробьево, царь прогарцевал мимо двора Заборовских, якобы случайно увидев Агафью в чердачном окошке. Дело было решено. Вскоре, точнее 18 июля 1680 г., он довольно скромно сыграл свадьбу, уведомив страну о своей радости лаконичной окружной грамотой[240].