Несостоявшийся стриптиз (сборник)

К пяти часам Карелла побывал в двух кафе, вегетарианском магазине, магазине пластинок, магазине, где продавались сандалии, и еще в четырех местах, обслуживавших местную молодежь — во всяком случае тех ее представителей, кто предпочитает отращивать длинные волосы. Карелла не мог заставить себя называть их придурками, хотя они сами не имели против этого определения ровным счетом ничего. Для него это было все равно как нацепить на большой палец покойника бирку с указанием имени и лишь потом выяснить, как его зовут. Ярлыки раздражали его, кроме тех случаев, когда они прикреплялись к вещественным доказательствам или были наклеены на склянки и коробки с лекарствами. «Придурки» — было особенно обманчивым определением, сначала применявшимся к хиппи со стороны, а затем принятым ими уже в виде самозащиты и впоследствии сделавшимся уже знаком отличия, носимым с некоей гордостью и вызовом. Но с другой стороны, это все равно не могло заслонить уничижительного оттенка, присутствовавшего в слове. Собственно, и полицейские порой именовали себя «свиньями», надеясь тем самым лишить слово оскорбительного оттенка. Ладно, все это чушь. Карелла не был свиньей, а те, с кем он сегодня общался, не являлись придурками.

Это были ребята, обитавшие в районе, разделенном на враждующие группировки, как какая-нибудь область Ближнего Востока. Когда город был еще молодым или, по крайней мере, не таким старым, как теперь, в этом районе в основном жили еврейские иммигранты — с небольшими вкраплениями ирландцев и итальянцев, чтобы плавильный котел мог работать, как ему и положено. Что ж, котел бурлил вовсю — достаточно спросить Мейера Мейера, который, напротив, жил в районе, где евреев было раз-два и обчелся, и сверстники бегали за ним и вопили: «Расстреляем Мейера от живота веером». Ну а затем все кончилось чем-то вроде перемирия без разоружения между старожилами, дети которых пошли учиться в колледжи или освоили хорошие профессии и затем переехали в Риверхед или Калмспойнт. Новая волна иммиграции, захлестнувшая этот район, состояла в основном из граждан Соединенных Штатов, которые не владели английским и которые пользовались всеми правами и привилегиями представителей нацменьшинств, то есть им мало платили, с них дорого брали, их презирали, поколачивали и вообще делали все, чтобы создалось впечатление, что Пуэрто-Рико — не прекрасный солнечный остров в Карибском море, а помойка на краю болота. Они быстро научились выбрасывать мусор из окон прямо во двор, потому как иначе крысы быстро явятся в квартиры за своей законной добычей. Кроме того, если к людям относиться как к мусору, их трудно осуждать за то, как они обращаются со своим собственным мусором. Кое-кто из пуэрториканцев задерживался здесь лишь для того, чтобы заработать деньги на обратный билет, кое-кто шел по тропинке, проторенной европейцами: они учились в школе, изучали английский, получали неплохие работы, после чего переезжали в более благоустроенные районы подальше от центра, занимая места, освобождаемые более состоятельными американцами, которые, в свою очередь, и вовсе покидали большой город, покупая дома в пригородах. Кое-кто оставался в трущобах, поддаваясь обработке на жерновах нищеты и задаваясь вопросом, не лучше ли было бы сейчас купаться в теплых и чистых водах Карибского моря, где единственной угрозой была барракуда.

Длинноволосые молодые люди, наверное, казались пуэрториканцам, населявшим эти места, очередной волной иммигрантов. Как оказалось, предрассудки легко выворачиваются наизнанку: в каждом толстопузом угнетателе сидит тощая жертва, которая ждет, что ее отпустят на все четыре стороны. Хиппи, дети-цветы, или, если угодно, «придурки», пришли сюда в поисках мира, покоя и любви и были встречены с той же неприязнью, страхом и враждебностью, какую успели узнать пуэрториканцы со стороны прежних старожилов. Пуэрториканцы теперь сами излучали агрессивное недоброжелательство. Но что делать: нельзя долго навязывать людям определенный образ жизни, а потом требовать, чтобы они вдруг забыли его и стали жить по-новому. Нельзя пихнуть их в канаву и затем требовать понимания того, почему сыновья и дочери преуспевающих американцев норовят оказаться с ними рядом в той самой канаве, которая им так обрыдла. Если насилие абсурдно в своей основе, то ситуация, при которой одни жертвы нападают на других жертв, по меньшей мере, трагикомична. Именно такая обстановка сложилась в южной части города, где молодежь, явившаяся пожить в нищете, была вынуждена покупать холодное и огнестрельное оружие, чтобы защититься от тех, кто тут жил в нищете многие годы. В последнее время сюда стали заезжать байкеры-мотоциклисты в кожаных куртках и со свастиками, испытывавшие к своим стальным лошадкам любовь, обычно направляемую на женщин. Байкеры внесли в жизнь района еще больше тревоги и добавили непредсказуемости и в без того напряженную ситуацию.