Утром в четверг, пока Карелла совершал обход магазинов в районе Харрисон-стрит, пошел сильный дождь. «Делу Иисуса» было уже четыре дня, и Карелла знал, что, если в самое ближайшее время он не отыщет какой-то след, папка окажется в архиве в «шкафу нераскрытых преступлений». Иначе говоря, это означало, что расследование закончено раз и навсегда. Не завершено, но закончено — или отложено до тех пор, пока случай не прольет на него дополнительный свет, а это может произойти через месяц, через год — или вообще не произойти никогда. Мысль о том, чтобы похоронить «Дело» через два дня после того, как похоронили его главного героя, казалась Карелле совершенно неприемлемой. Это вызывало в нем какой-то неосознанный протест. Причем не потому, что этот аноним умер мучительной смертью, распятый без креста, но потому, что, как подозревал Карелла, это затронуло какие-то его глубинные чувства. Он не был в церкви со дня свадьбы сестры, имевшей место более тринадцати лет назад, но помнил, какие чувства вызвали в нем священники с кадилами, запах ладана, мальчики в белом, прислуживавшие в алтаре, распятый Христос. В детстве он не отличался религиозностью, да и потом мысли о Боге редко посещали его. Но этот распятый человек в пустом доме странным образом был связан в сознании Кареллы со смертью ради спасения человечества, и он не мог примириться с мыслью, что эта смерть оказалась совершенно напрасной.
Дождь поливал мостовые с такой яростью, с какой пулеметы обстреливают ничейную землю, за которую идет бой. Сверкнула молния, а затем раздался такой жуткий раскат грома, что Кареллу чуть не вытряхнуло из одежды. Карелла бросился к ближайшей двери, открыл ее, вошел в помещение, кое-как выжал мокрый плащ, вытер платком волосы. Только потом он осмотрелся и решил, что попал в картинную галерею, где демонстрируются работы какого-то скульптора. На длинных столах и полках были выставлены изображения, обнаженной девушки — то величиной с кулак, то высотой в три и даже четыре фута. Автор использовал лишь одну модель — высокую, стройную девушку с маленькими, хорошо очерченными грудками, узкими бедрами и длинными волосами до середины спины. Она то стояла, то сидела, то лежала на боку. Казалось, это все отражения одной и той же фигуры, запечатленной в разных зеркалах, которые уменьшали объект и фиксировали жизненную силу в материалах прочнее, нежели человеческая плоть. Карелла заинтересовался выставкой, стал внимательно разглядывать фигурки и не сразу обратил внимание на человека, вышедшего из задней комнаты, — высокого блондина, лет двадцати восьми с темными глазами и крупной головой с львиной гривой. Его левая нога была под толстым слоем бинтов, на правой Карелла заметил белую теннисную туфлю.
Карелла мысленно отметил, что в настоящее время в этом городе десятки тысяч человек носят белые теннисные туфли — на правой, левой, а также обеих ногах. Правда, Карелла не мог сказать, у скольких из них имелись мастерские в нескольких кварталах от дома, где было совершено зверское убийство.
— Чем могу быть полезен, сэр? — осведомился блондин на костылях.
— Я из полиции, — сообщил Карелла.
— Вот как?
— Детектив Карелла. Восемьдесят седьмой участок.
— Вот как? — снова произнес блондин. Он не попросил гостя предъявить значок или удостоверение, и Карелла не спешил это сделать.
— Я расследую дело об убийстве, — сказал он.
— Понятно… — Блондин проковылял к одному из длинных столов и примостился на краешке, рядом с бронзовой девицей, которая отдыхала, опустив глаза, напоминая позой нагую монахиню. — Сэнфорд Эллиот, — представился блондин. — Для друзей просто Сэнди. А скажите, кого убили?
— Пока мы сами этого не знаем, — отозвался Карелла. — Я как раз и пытаюсь установить личность убитого, хожу по району…
— Когда это случилось?
— В прошлое воскресенье.
— Меня в воскресенье не было в городе, — сказал блондин с некоторой поспешностью. Кареллу удивило, почему его собеседник так поспешил заявить о своем алиби, хотя тема убийства была затронута в самых общих чертах.
— Вот как? Где же вы были?
— В Бостоне. Я там провел уик-энд.
— Бостон хороший город, — сказал Карелла.
— Очень неплохой.
— Так или иначе, я прошу местных жителей посмотреть на фотографию…
— Я тут мало кого знаю, — сказал Эллиот. — Живу в городе с января, да и то больше держусь особняком. Работаю в студии в задней части дома и пытаюсь продавать скульптуры в этом магазинчике. У меня здесь мало знакомых.
— Зато в магазине бывает много народу, — сказал Карелла.
— Да, но я спрашиваю, как их зовут, только если они что-то у меня покупают.
— Понимаю, — кивнул Карелла. — Но, может, вы все-таки взглянете на фотографию?
— Если вам угодно. Хотя, повторяю, я тут мало кого знаю, — сказал Эллиот.
— Вы вообще из Бостона?
— Простите?
— Я понял, что вы родом из Бостона.
— Нет, я вообще-то из Орегона. Но в Бостоне учился. В школе изящных искусств при Бостонском университете.
— И вы, значит, провели там воскресенье?
— Да, ездил навестить друзей. Там их у меня как раз много.
— А здесь мало?
— Совершенно верно.
— Вы повредили ногу до поездки или после?
— До.