Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России

Строго говоря, оригинальная интерпретация Хабермаса не противоречит этой критике, так как он утверждал, что именно внутри ранней буржуазной публичной сферы возник близкий к идеальному характер обсуждения. Дискуссия приближалась к делиберативному идеалу ровно в силу уникальных структурных социальных ограничений, обеспечивавших гомогенность интересов и социального статуса буржуазии, чему и посвящена б'oльшая часть книги Хабермаса. Более того, в своем комментарии к полемическим эссе, собранным Калхуном по случаю перевода «Структурной трансформации публичной сферы» на английский язык, немецкий мыслитель еще раз подчеркивает, что даже этот ограниченный, но по духу универсалистский дискурс буржуазной публичной сферы сделал возможным будущую правовую эмансипацию и интеграцию в общественный диалог ранее исключенных групп, в том числе рабочего и феминистского движений[64]. Ключевой аргумент Хабермаса остается в силе: ранняя буржуазная публичная сфера однажды создала и осознала как норму идеальную модель, которая остается актуальной сегодня как инструмент самокритики и улучшения западных демократий. Впрочем, следующий шаг феминистской критики буржуазной публичной сферы более радикален и касается представлений об этой норме.

Фрейзер утверждает, что в силу отсутствия механизмов, способных гарантировать равный доступ, и по причине неустранимого конфликта интересов низшие, субальтерные группы могут и должны создавать собственные анклавы и использовать публичность для разработки локальных символических репертуаров, а также для протестного, провокационного и оспаривающего типа коммуникаций, а не только и не столько для рациональной дискуссии. Ранняя буржуазная публичная сфера по Хабермасу позволяла на равных обсуждать и находить оптимальные решения общезначимых вопросов. Публичная сфера «реально существующих демократий» – это арена противоборства очень разных (хотя уже не противоположных, как в марксизме) интересов и групп, которые находятся в конфликте, требуют перераспределения экономических ресурсов в свою пользу и борются за свой образ жизни и символическое признание. Условия для уважительного рационального обсуждения здесь заведомо не выполняются или объявляются проявлением господства конкретной группы, что диктует необходимость новой нормы дискурсивного поведения, уже не нацеленного на консенсус, но не принимающего прямое насилие и подавление. В данном случае Фрейзер критически обращается к одному из ключевых предположений и проблематичных утверждений в теории раннего Хабермаса[65].

Феминистская рецепция Хабермаса признает принципиальную важность публичной сферы и полемики как основы подлинно демократических сообществ и видит в ней ресурс для достижения политических и социальных целей движения. Но «идеализация» буржуазной маскулинной публичной сферы Нового времени, предполагающая ориентацию на рациональное обсуждение общего интереса, исключающая постановку «частных» вопросов, а также допускающая акцент на достижение консенсуса, оказывается не соответствующей политической повестке феминизма.

Мы могли бы назвать такую интерпретацию публичной сферы легитимацией мирного символического сопротивления в противовес поиску источников консенсуса у Хабермаса. Татьяна Вайзер систематически рассматривает этот тип аргументации, сформировавшийся в ответ раннему Хабермасу, как теории значимого диссенсуса[66], изучая работы Нэнси Фрейзер, Шанталь Муфф и Айрис Марион Янг[67]. В своей теории права как моральной сферы Хабермас по-своему интегрирует антагонистический плюрализм частных публичных сфер с центральной ролью либеральной публичной сферы, находящейся в сердце общественных коммуникаций и способствующей переводу общественного мнения в политические и административные решения[68]. Фрейзер в целом поддерживает идею медиирующей центральной инстанции подобного рода, но Муфф, Макинтайр, Бенхабиб и Янг ставят под вопрос и гносеологические основания предполагаемого универсального, рационального и культурно нейтрального способа приходить к согласию по вопросам общежития в современном гетерогенном мультикультурном контексте. Они подчеркивают принципиальную невозможность или манипулятивный характер любой якобы независимой площадки, стилистики и процедуры обсуждения, включая саму гегемоническую природу «рациональности», лежащей в основе проекта Хабермаса, с одной стороны, и онтологический статус различий, страстей и плюральности, с другой стороны. Янг, одна из критиков идеологии рационализма в публичной сфере, подчеркивает важность различных форм публичной коммуникации, включая ее эмоциональные и символические аспекты[69]. В этом смысле результат самой этой полемики на настоящий момент ближе к диссенсусу со взаимно проясненными философскими основаниями.

II. Режимы публичности, или Что дает словам вес