Несовершенный рай

– Невероятная коллекция, – говорю я, прогуливаясь вдоль рядов полок. – Тысяча девятьсот пятьдесят третий… Девятьсот девятый… Тысяча восемьсот семьдесят шестой! Ты представляешь? – я замираю около небольшого кофейного столика. На белоснежной салфетке стоят два бокала и открытая бутылка каберне рядом. На дне одного из бокалов всё ещё есть немного вина. Должно быть, здесь тоже были люди – когда всё произошло, чем бы это «всё» ни было.

Я оборачиваюсь к замершей Куинн. Она тоже увидела напоминание о том, в какой мы заднице.

– Как думаешь, что будет, Мари? Я имею в виду… с нами.

Я тяжело вздыхаю.

– Это зависит только от нас, Куинни.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – киваю я. – Иногда кажется, что нашими судьбами здесь кто-то управляет. Словно некто невидимый дёргает за ниточки… И тем не менее, знаешь, я по-прежнему уверена, что наши жизни в наших собственных руках. Настолько, насколько это возможно.

Мысль о таинственном спасителе, вытащившем нас с Шоном и Джейком из моря, я упорно отгоняю. Что ж, возможно, не только в наших руках, но…

– У нас есть все шансы выжить, Куинн, – продолжаю я, – неважно, насколько страшно будет – мы прорвёмся. Я верю в это.

– А я верю тебе, – просто откликается Куинни. – Так что же, давай найдём этот тайный ход.

Мы разделяемся, расхаживая в лабиринте винных полок. От каждой бутылки вина прямо-таки несёт дороговизной и роскошью, словно мы вломились в гробницу фараона, полную несметных сокровищ.

– Домен де Марсо одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года, – раздаётся восхищённый стон Куинн, читающей надписи на этикетках. – За одну такую бутылку можно было бы купить весь район, где живёт моя мама.

– Как я погляжу, ты знаток, – откликаюсь я.

– Я просто люблю вино, – смеётся она. – Нет, я серьёзно. Это единственный алкоголь, который заставляет меня чувствовать себя… так.

– Как – так? – переспрашиваю я.

– Как будто все проблемы на самом деле не существуют. Как будто я в мире с самой собой.

Я молчу с полминуты, обдумывая её слова.

– Быть в мире с собой – то, чего хочет каждый, – замечаю я наконец.

– Да… В этом состоянии я могу почувствовать себя слабой. А я хочу быть слабой – потому что притворяться сильной я устала.

Я вспоминаю строчки из досье Куинн и думаю, стоит ли мне сказать, что я знаю о её болезни. Решаю, что не стоит. Тем более, что я так настойчиво отгоняла от себя эти мысли – если я скажу вслух о том, что Куинн больна, мне придётся в это поверить. А я не хочу. Совсем.

– Мари, иди сюда, – зовёт Куинн. Я иду на её голос. – Смотри, тут на стене что-то вроде разлома.

Я подхожу ближе, пытаясь понять, куда она указывает. Куинн берёт меня за руку и прикладывает мою ладонь к стене – и я чувствую разлом, о котором она говорит. Даже не разлом – скорее, трещину. Или выемку. Или резьбу.

Я бросаю взгляд на Куинн – жёлтый свет за её спиной играет с оттенком её рыжих волос, и кажется, что от неё исходит сияние. Я не могу сдержать усмешку.

– Почему ты смеёшься? – Куинн краснеет.

– Я не смеюсь. Просто… Мир совершенно сошёл с ума, и когда я думаю о возвращении к нормальной жизни, к безопасности, я всё равно радуюсь тому, что мы через всё это прошли, – выпаливаю я. – Потому что, если бы не это, мы бы так и не начали общаться.

Куинн сжимает мою ладонь своей.

– Я думала о том же, – признаётся она. – Ой, гляди-ка, – она внезапно указывает на пол в трёх футах от нас и присаживается на колени, поднимая упавшую салфетку. – Здесь что-то от руки написано… A = B + C – D. Математическая формула? Но зачем?

– Четыре буквы означают четыре числа. Может, дело в каком-то шифре? Учитывая, что мы в винном погребе – возможно, речь идёт о годе? – рассуждаю я. – И его цифры должны подходить под эту формулу.

Куинн проходит вдоль полок.

– 1908, – внезапно говорит она. – Один равно девять плюс ноль минус восемь. – Куинн бредёт вдоль рядов с одной стороны, в то время как я беру на себя другую; это совершенно не кажется смешным, учитывая, что здесь, по-моему, тысячи ёмкостей для вина. Несколько минут тишина подвала прерывается лишь нашими неспешными шагами, а потом Куинн, издав радостный возглас, достаёт с полки бутылку, датированную этим годом, и демонстрирует мне её – совершенно пустую. Я просовываю руку в ячейку, из которой Куинн её достала, и нахожу там рычаг. Меняю его положение – и стена расходится надвое с характерным звуком, открывая нашим глазам тёмный туннель.

– Ого! – не сдерживаю я восхищённого возгласа.

– Так вот как люди могли покинуть это место, – задумчиво произносит Куинн, заглядывая в туннель. Оттуда пахнет сыростью и затхлостью. – Жаль, что мы не знаем, почему.

– «Почему» – это вопрос, который я задаю себе ежеминутно, – вздыхаю я. – Например, почему именно «1908»?

– Может, для Рурка эта дата каким-то образом важна, – пожимает плечами Куинн. – Нужно закрыть этот проход, чтобы убедиться, что никто не попадёт сюда через него.