Неспетая песня

— Прекрати, — пытаюсь его успокоить. Как всегда.

— У нее кроме меня никого не было. Да, она немного зажата, но…

— Заткнись! — Сильным толчком в грудь я затыкаю Итана.

Его относит на несколько шагов, затем он тут же бросается на меня, сильно толкнув. Никто из нас не начинает настоящую драку. Я не хочу ударять его первым, и доказывать, что между мной и Венди не было секса тоже не стану. Пусть его больной мозг воображает всё что угодно.

— Саванна ничего для тебя не значила, — отдышавшись, произносит Итан. Он опускает глаза, в которых мелькает что-то похожее на вину. — А Венди я любил.

— Ключевое слово «любил», — говорю я и ловлю его презрительный и злой взгляд. — Ты не понимаешь, что дело вовсе не в Саванне. А в самом поступке.

Он ничего не отвечает. Все-таки Итан испытывает вину, но злость и обида берут вверх.

— Ты же всегда на нее пялился, всегда хотел то, что принадлежит мне, да?

— Ты не можешь так говорить, — я пытаюсь говорить спокойно. — Она не вещь.

Итан усмехается и, сделав пару шагов в сторону, со всей силы ударяет забор кулаком. Затем еще раз. Я наблюдаю за тем, как он выпускает пар. Что ж, он имеет на это право. Под его ударами старые доски жалобно трещат и ломаются. Если честно я удивлен, что под ударами оказался забор, а не мое лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Убирайся отсюда. — Горящими глазами он впивается в меня взглядом.

— Итан…

— Убирайся! И больше не смей появляться здесь, в моем доме.

Эти слова намного хуже, чем, если бы он разбил мне лицо. Но что еще ожидать?

— Не тебе решать, — качая головой, отвечаю я.

Этот дом много для меня значит, я провел здесь почти все свое детство.

— Не испытывай мое терпение, Лэнса, — почти задыхаясь от злости, произносит Итан. — Ты мне больше не брат.

Прикрыв веки от жестокости его слов, я больше не могу сдерживаться.

— Ты всегда думаешь только о себе. Что ж, твоя жизнь в Рино возможно и пошла тебе на пользу, но не твоей матери.

Зарычав, Итан снова ударяет забор и двигается ко мне.

— Это больше не твоя проблема. Убирайся!

Но это никогда не должно было быть моей проблемой.

Мне больше нечего здесь делать. В глубине души я знал, что так будет. Он никогда не примет того, что произошло между мной и Венди. И я устал от его дерьма.

Я больше не говорю ни слова. Не бросаю ему в лицо то, что накопилось. То, что делал вместо него все эти годы. Мне действительно нужно убраться отсюда.

***

Струны гитары под моими пальцами не желают выдавать нужный аккорд. Разозлившись, я отбрасываю на кровать инструмент и опускаю голову на руки. Я выжат эмоционально. И эта песня… Я никак не могу ее закончить. В своем захламленном сарае, я чувствую себя словно в клетке, и даже усталость от дороги не помогает уснуть.

Ссора с Итаном была неизбежной, но я не думал, что будет так тяжело ее переносить. Меня съедает несправедливость того, что он не желает понимать, что тоже предал меня в какой-то степени. Так не ведут себя братья, какими мы себя считали, или, по крайней мере, считал такими нас я.

Ну почему, почему все должно быть таким сложным? Я не планировал влюбиться в девочку, которая встречалась с моим кузеном. Я делал все возможное, чтобы искоренить из себя эти чувства и не показывать их. Но стоило Итану уехать, как из меня всё полезло как из полного тюбика пасты, на который надавили.

Смешно. Долбаный поэт.

Я пинаю байк, стоящий возле стола с рыболовными снастями и тут же об этом жалею. Боль в пальцах стреляет прямо по позвоночнику.

Мою душевную борьбу с самим собой прерывает легкий стук в дверь.

— Войдите, — устало произношу я, снова усевшись на низкую кровать.

Кто бы это ни был, я не собираюсь ничего обсуждать. Вошедшей оказывается мама.

— Эй, милый, я тебя не от чего не отвлекаю? — спрашивает она, вытирая руки о свой кухонный фартук.

Только от самопоедания.

— Нет, мам, — отвечаю я, стараясь звучать как можно беспечней.

Она осторожно переступает через ворох вещей, которые я просто скинул сегодня, вернувшись с похода, и присаживается рядом со мной на кровать.

Несколько часов назад, когда я приехал от Итана злой и потерянный, папа и мама уже были дома. На вопросы «что случилось», мне не удалось отвертеться простым «ничего». Я рассказал о нашей ссоре с Итаном, но постарался все обляпать так, будто дело касалось тети Бонни. Хотя о ней даже не было и речи.

Мои родители расстроились нашей ссоре. Мама вытянула из меня много подробностей, о которых я умалчивал. Видя ее лицо, я почувствовал себя еще хуже. Как я мог скрывать, что Бонни порой напивалась до чертиков и проигрывала в карты все до последнего цента? Разве я сделал кому-то лучше?

Мама достает из переднего кармана своего фартука телефон и пару секунд смотрит на экран.

— Мы поговорили с Кэмом и решили связаться с клиникой, — со вздохом говорит она, убирая обратно телефон.

— Мам, прости, нужно было сказать раньше.