Неспящий Мадрид

Эмилио Алонсо выбрался из канавы и теперь стоит на самом проходе, между входом в метро, киоском ONCE и витринами кафе. Он докуривает сигарету, бросает окурок, затаптывает его. Встает в очередь из трех человек к окошку киоска, ждет, смотрит на высокие дома Глорьета Бильбао, на их черные балконы, на хрупкие лоджии из стекла и металла всех этих бешено дорогих квартир, где то и дело отключают телефон, на фонтан о девяти струях, расположенных в ряд, как трубы газопровода, на занятые такси, свободные такси, старые колымаги, новенькие машины, гармошки лотерейных билетов, логотип ONCE на двери киоска, широченные плечи мужчины впереди, огромный квадрат спины в синем кашемировом пальто, к которому прилипли ворсинки, невидимая пыль и перышко, крошечное перышко из подушки или пуховика, в центре, под лопатками, как раз на уровне глаз, изогнутое перышко белого цвета, переходящего в коричневый через серый, смятое, распластанное, растерзанное, на широком синем пальто, которое уже уходит, вот и моя очередь, давай-ка!

— Пожалуйста, один билет, сеньорита.

Он говорит прямо в переговорное устройство.

— На сегодня? — спрашивает Ампаро.

Голос Ампаро смешивается с музыкой из радиоприемника. Ее темные волосы сколоты двумя шпильками на макушке и, проходя через эту плотину, ниспадают широким овалом локонов, тонкие, сухие, ломкие, окутывают ее легкой дымкой, чуть покачиваясь от едва заметных подрагиваний затылка в ритме музыки.

— Да, на сегодня, пожалуйста.

— Евро пятьдесят.

Глаза ее закрыты, как будто она спит. Эмилио кладет мелочь на край и подвигает ее в проем окошка кончиками пальцев, которых касаются пальцы Ампаро, забирая причитающееся.

— Без сдачи.

Эмилио делает шаг в сторону, следующий покупатель занимает его место, заказывает билеты и окликает его:

— Сеньор, ваш билет.

Эмилио берет забытый билет, сует его в карман комбинезона, сделав несколько нерешительных шагов, смотрит на очередь, снова из трех человек, и опять встает в конец, четвертым.

III

Жан-Кристоф, один из двух молодых людей, сел на диванчик в том месте, где его успел нагреть Фернандо Берналь. Мужчина в широком синем кашемировом пальто — это Густав Карст, — держа лотерейные билеты, пробирается между столиками, и ему кланяется официант, который несет на алюминиевом подносе среди других заказов две каньи для молодых людей.

Нет ни одного свободного столика, Густав Карст ждет стоя, смотрит в большие окна, залитые светом.

А по ту сторону стекол солнце выкладывает отражения всего. И все гладкие поверхности — зеркала, все отражают во всех направлениях, беспорядочно и ничего не упуская, без различия. Узкая металлическая рамка переговорного устройства, едва ли сантиметр в ширину, отражает глаз — вот он сместился, и теперь видны висок, ухо, волосы покупателя ONCE, который уже уходит, и отражается небо, потом снова лоб следующего покупателя, и, когда тот вздрагивает и нервно переступает с ноги на ногу, покачиваясь на месте — это Анхель Мьедо, — за его спиной видна желтизна комбинезона, который отражается и сзади, в прямоугольной раме, большое желтое пятно на большом окне кафе, где мельтешение людей то стирает его, то проявляет вновь, постоянно-переменное, вместе с киоском и входом в метро, в потоке прохожих, умноженном в холодно блестящем стекле, сквозь которое, несмотря на отражения, можно более-менее различить первый ряд столиков и сидящих за ними Карста, Жана-Кристофа, Жана-Франсуа, еще пятнадцать человек, размытые силуэты, текучие картинки, забытые лица, ностальгические и безмолвные для шумной улицы, которая на них не смотрит, — и внезапно похожие на рыб за стеклом аквариума.

Столик, освободившийся для Густава Карста, — соседний со столиком двух молодых людей, у которых, кстати, кончилось пиво, но они еще курят. Карст выбрал диванчик, он сидит рядом с Жаном Кристофом, сантиметрах в сорока от него, между ними синяя шерстяная куртка, новенькая, с лейблом «Пьер Карден», которую Жан-Кристоф, небрежно скомкав, положил рядом с собой на коричневый кожзаменитель. По другую сторону от Карста диванчик проседает под тяжестью массивного мужчины с короткими руками и ногами, широкими ладонями, смуглой, морщинистой кожей, пухлыми губами и седеющими волосами, на которые так и хочется надеть ковбойскую шляпу; этот громогласный мужчина, типичный провинциал, смеется и что-то говорит своему тощему визави, не вынимая изо рта огромной тавромахической сигары и то и дело брызгая слюной. Густав Карст, садясь, приподнял своих соседей: слой воздуха переместился под кожзаменителем диванчика. «Воды с газом, пожалуйста», говорит он официанту, и тот, прежде чем отправиться дальше принимать заказы (бар — связующая нить между двумя лагерями), отодвигает круглый столик на несколько сантиметров, чтобы освободить проход, и тем самым зажимает дирижера, который поднимался и теперь вынужден снимать сидя синее кашемировое пальто со своих широченных плеч. Эта гимнастика дается ему не без труда, он стукается о столик, трется о диванчик и в конце концов кладет свое пальто на куртку Жана-Кристофа, тоже синюю, из такой же шерсти.