Неспящий (СИ)

— И часто у тебя это? — поинтересовался Виатор.

— Время от времени, — процедила девушка, — я привыкла. Все привыкают. Но зелье действительно спасает. Когда оно есть…

Сейчас Спек выглядела такой маленькой и беззащитной, что Тори особенно захотелось как-то помочь ей. Он почти не знал эту девушку, она мало что значила для него, но увидев однажды её живость и силу духа, наблюдать, как она медленно сгорает от своей болезни, было просто невыносимо. Виатор как нельзя лучше понимал назначение резерваций и попытки короля оградить свой народ от опасности, но, когда смотришь на ситуацию изнутри, постепенно осознаёшь ценность каждой жизни. Он уже никогда не забудет имена и лица тех людей, которых убил, чем они занимались, какими они были. И, сколь бы мало жертв не потребовалось для спасения человечества, они всё равно останутся всего лишь невинными жертвами, не заслуживающими этой участи. Простому человеку не свойственно самопожертвование, он не мыслит в государственных и общечеловеческих масштабах. Он может осознавать свою причастность к чему-то большому и значимому, но он никогда не прочувствует этого, не заставит себя поверить в то, что есть что-то ценнее его собственной жизни, которую он проживает здесь и сейчас. Тори всё больше гнал от себя мысли о своих деяниях, но тем больше они настигали его, заставляя что-то сжиматься в груди.

— Тейна Тори, — подняла на него глаза Спек, — так ты расскажешь мне, почему мы здесь?

— Оу, но я не философ, — напряжённо и слегка неестественно улыбнулся Тори.

— Ты знаешь, о чём я. И, наверное, я имею право знать, раз чуть не расплатилась за ваши поступки своей жизнью?, — девушка осторожно стянула с руки неизменную перчатку и легко коснулась небольшого обнажённого участка его запястья.

— Наверное, имеешь, — Виатор вздрогнул и задумчиво прикусил губу, — знаешь, есть такие истории, которые всегда заканчиваются одинаково…

Путь ложился под ноги, и слова сами вырывались из груди. Виатор не только поведал своей спутнице о том, как попал в этот мир, о том, что ему суждено сделать, но и наконец-то рассказал хоть кому-то о том, что чувствовал всё это время. Со Спек оказалось невероятно легко говорить, внутри него как будто что-то разжали, и ему наконец-то начало становиться легче. Он поделился с ней тем, как видит во сне лица тех, кого убил, как пытается не думать о них, потому что каждый раз это вгоняет его в безвыходный моральный и чувственный тупик, из которого он никак не может выбраться. Он будто намеренно черствеет, чтобы не чувствовать, не понимать, каким человеком он становится. Что для того, чтобы стать освободителем и спасти тысячи жизней, ему приходится проходить через самые низы бытия, опускаясь до того, чтобы лишать невинных и без того настрадавшихся людей самого ценного — их жизней. Спек внимательно смотрела на него из-под мехового капюшона своим острым желтовато-рыжим взглядом. Тори в глубине души осознавал, что каждый новый человек, узнающий об их миссии — это непростительная ошибка, но он вдруг почувствовал, как эта девушка близка ему по духу. Может, их жизни сложились совершенно по-разному, но они оба были потеряны на своём тернистом запутанном пути, ведущем к туманному и незримому будущему. Он удивлялся, как эта проклятая золотоволосая заноза с наглой курносой мордой умудряется мгновенно переключаться на заботливое и понимающее существо. Он прекрасно помнил все её колкие реплики, её назойливость, её невыносимое порой поведение, но в то же время он видел её революционные, но по большей части справедливые мысли, её глубину, её нескончаемую жажду, ведущую по жизни. И упорно не понимал, как всё это может сочетаться в одном человеке.

Тем временем дорога упёрлась в углубление в скале, не слишком аккуратно обитое деревом, металлом и различным мало сочетающимся между собой мусором.

— Воодушевляет, — саркастично заметила Спек.

На стук в дверь никто не ответил, однако, она оказалась не заперта. Подумав, что возвращаться сейчас было бы глупо, путники вошли внутрь. Их встретила тесная гостиная, заваленная невероятным количеством хлама. Свет в неё пробивался только из небольшого окна над обшарпанной винтовой лестницей, ведущей на второй этаж. Сверху слышались разнообразные звуки: что-то булькало, гремело, шуршало, а поверх ступенек стелился лёгкий белёсый дым.