Несравненное право

Пользуясь этим, новобранцы объявили сельчан изменниками и с чисто крестьянской основательностью принялись вычищать чужие подворья, причем наиболее хозяйственные и дальновидные намеревались отправить отобранное добро на свою не столь уж и далекую родину. Ремесло солдат им явно нравилось, пока их триумфальный путь не пересекся с путем отряда Луи. Принц не знал, злиться ему или смеяться, но решать нужно было быстро, и он решил. Разоружив горе-вояк и вернув захваченное в деревне законным владельцам, Луи посчитал остальные трофеи своей законной добычей. Труднее было решить, что делать с пленными. В конце концов Луи оставил на попечении господина войта всех, кроме двоих вербовщиков и одного дылды с заячьей губой, ненароком прибившего до смерти старуху, грудью вставшую на защиту своих кур. Эти были прилюдно повешены. После чего Луи ушел, на всякий случай дав понять, что пробивается в Кантиску. Их не преследовали. То ли обман удался, то ли лишенные вожаков и оружия горе-годоевцы разбежались по домам, а может, их прикончили крестьяне. Принц об этом не думал.

Набег на мародеров изрядно поправил их дела, а два дня спустя они подстерегли группу из десятка всадников, сопровождавших карету. Не ушел никто, а Луи стал обладателем донесения Олецького наместника императору. Впрочем, толку от письма не было никакого, так как хоть оно и было написано на языке, показавшемся Луи испорченным арцийским, смысл послания был темен и непонятен. Слова вроде бы складывались в осмысленные фразы, но какое отношение имела к происходящему, к примеру, какая-то вновь опустевшая Чаша, ни Луи, ни Ноэль не понимали. Пленный гонец молчал, тупо глядя в землю, а ночью умудрился как-то освободиться и попытался убить Луи, после чего его пришлось прикончить. Принц пожал плечами и повел своих дальше.

Теперь они шли очень медленно, старательно обходя города и большие села (в чем немалую помощь оказывала Гайда), пополняя запасы за счет вражеских фуражиров и безжалостно истребляя отставших от крупных отрядов тарскийцев, а недалеко от заболоченной безымянной речушки приняли бой с почти равным им по силе кавалерийским отрядом. Неожиданность и то, что врага удалось загнать в болотце, сделали свое дело, и сотня солдат была для Годоя потеряна. После каждого удачного боя Луи резко менял направление, чтобы сбить со следа возможных преследователей. Важно было, чтобы тарскийцы считали его выходки действиями разных отрядов и чтобы никто не догадался, что речь идет о горстке людей, пробирающихся в Эланд. Пока им везло, но чем ближе Луи подходил к Лисьим горам, тем больше сомнений одолевало принца, он не сомневался как в том, что перевал охраняют, так и в том, что, даже прорвись они через Гремиху, в степной Таяне им будет не спрятаться, дорога же вдоль гор вдвое длиннее и никому из его отряда не известна…

2229 год от В.И.

8-й день месяца Лебедя.

Старая граница

Таянцы всегда славились тяжелой конницей, а уж «Серебряные» и вовсе были первыми всадниками Благодатных земель, оставив в этом благородном деле далеко позади и «Золотых», и арцийскую императорскую гвардию. Кое-кто, впрочем, был склонен превозносить до небес мастерство атэвов и стремительность их сухих легконогих лошадей, но знатоки полагали кощунственной саму постановку вопроса. Разве можно сравнивать стрижа и ястреба? Приоритет «Серебряных» в конном деле был столь же очевиден, как и первенство эландцев в деле морском. И тем не менее лошади вышли из повиновения. Все! Знаменитые на весь свет серые в яблоках дрыганты,[101] выезженные и выученные так, что бегали за своими хозяевами не хуже собак и не боялись ни выстрелов, ни гроз, ни диких зверей, дрожали всем телом и отказывались сделать хоть шаг. Растерявшиеся всадники изо всех сил пытались совладать с покрывшимися пеной упирающимися скакунами и не могли.

Рене опомнился первым — может быть, потому, что, предпочитая лошадиной спине доски палубы, не привык полностью доверять нервным четвероногим тварям. Герцог велел отходить, но как можно тише. Кони не только выполнили команду, но понадобилось все умение наездников, чтобы удержать их от бешеного галопа.

— Что это было, монсигнор? — вопрос задал Стах Гери, заменивший в таянском походе отбывшего с Шани на Аденские берега Зенека, и те же слова были готовы сорваться с шести сотен губ.

— Не знаю, — Рене покачал головой, — но хорошо бы «это» обойти стороной. Нельзя рисковать и ввязываться в схватки неведомо с чем. Если нам навяжут бой, придется драться, но тогда ни один — вы слышите, — ни один противник не должен уйти. Иначе весь наш поход станет бессмыслицей, если не самоубийством. Пока нам везет — ветер дует в лицо, вот кони и почуяли какую-то мерзость.

Разумеется, Рене не был уверен, что лошадей смутил какой-то запах. Вполне вероятно, их испугало нечто другое, но говорить об этом спутникам адмирал счел излишним. Равно как и то, что они могли наткнуться на барьер, выставленный Михаем вдоль всей границы. В последнее, впрочем, Рене не верил.