Несравненное право

Криза и Роман без устали кружили между костров и палаток, больше слушая, чем говоря. Чувствовавший, когда ввернуть словцо, когда промолчать, Рамиэрль к середине дня уже знал если и не все, что хотел, то все, что можно было узнать в этой глуши. Хорошо, что путешествие с Кризой и музыкальный слух, позволяющий уловить и воспроизвести любые интонации, превратили чуждый язык в почти родной. Иногда ради забавы Роман даже думал по-орочьи, и вот сейчас это пригодилось. Он узнал, что гоблины севера дружно выступили на стороне тарского господаря. Те, кто спустился с гор прошлой весной, еще не вернулись, но Годой потребовал у своих союзников пополнения, и северяне, дотоле пренебрежительно относившиеся к слишком уж очеловечившимся на их взгляд южным сородичам, вспомнили о них и прислали Избранного Воина, который будет говорить от имени Севера.

Новости были тревожными, но не безнадежными. Если Годою нужны новые воины, значит, Эланд держится. Послушать же, что будут говорить эмиссары Михая, было в любом случае полезным. Как бы то ни было, на сборы у горцев уйдет немало времени, они пойдут пешком, к тому же их наверняка задержит распутица. Роман не сомневался, что намного опередит гоблинскую армию и доставит сведения о ней вовремя. Правда, придется пробираться через Таяну и Явеллу, но это эльфа не волновало. Что ж, он не нашел Проклятого, но зато узнал много важного, а значит, его поход был не столь уж большой ошибкой.

— Смотри, — Криза незаметно, но довольно ощутимо ткнула в бок задумавшегося эльфа, — старейшины ходить слушать гостя.

— Говори тихо, но по-орочьи, — одернул ее Роман, — не хватало тут арцийских разговоров. Значит, гости будут говорить только со старейшинами?

— Да, — кивнула орка, переходя на родной язык, — горы не любят крика, особенно когда лежит снег. Крик зовет белую смерть. Старейшины выслушают, решат и все расскажут. Но ты можешь пойти. Ты вогораж, а вогораж сам себе старейшина.

— А ты?

— А я буду ждать тут. Тут хорошее место, все будет видно, а женщины, когда говорят мужчины, молчат.

— А на что ты собираешься смотреть?

— Сейчас младшие жрецы все подготовят, чтоб принести жертвы в память Созидателей и во имя их возвращения. Потом все встанут, чтоб видеть, но хорошо видно только тем, кто встанет тут. Тем, кто выше по склону, слишком далеко. Те, кто у алтарного круга, увидят только чужие головы. А потом придут жрецы-старейшины, принесут жертвы и объявят свое решение.

— А потом?

— А потом будет очень хороший праздник, всю ночь. А утром все пойдут домой. Ты найдешь отсюда дом?

— Твой?

— Чей же еще?

— Найду, — пообещал Роман, — но ты все-таки постарайся не потеряться.

— Постараюсь, — кивнула орка, — я на всякий случай. Лучше подумать о том, что может быть, чем потом жалеть.

— Мудро, — согласился эльф, — зря у вас не дают женщинам слова. Что ж, пойду посмотрю на твоих старейшин.

2229 год от В.И.

2-й день месяца Сирены.

Арция. Мунт

Господин Гонтран Куи, с трудом скрывая отвращение, слушал Жюльена Пескуара, известного средь мунтских трактирщиков как Жюль-Огурец. Этот бородатый мазила был нечист на руку и однажды попался на горячем — хозяин таверны «Бычье Сердце» дядюшка Шикот застал болезного, когда тот заворачивал в стоившее немалых денег розовое атэвское одеяло два подсвечника и полдюжины бутылок лучшего дядюшкиного вина. И ходить бы ворюге без одного уха, если бы милейший Шикот уже лет двадцать не знался с тайной службой. Огурца по всем правилам препроводили в мрачноватый Замок Святого Духа, где и предложили ему на выбор — либо отвечать за краденое одеяло по всей строгости имперских законов, либо перейти в распоряжение тайной канцелярии.

Мазила не колебался, причем не только из врожденной трусости. Дружба с фискалами сулила какие-то, хоть и не шибко великие, деньги и возможность безнаказанно трепать языком налево и направо, отдавая нечаянных собеседников во власть осведомителя. Огурец был прямо-таки создан для такой жизни. Правду сказать, дядюшка Шикот потому и оставил дверь в свою контору приоткрытой, удалившись с помощником в погреб, что приглядел болтливого и нечистого на руку рисовальщика вывесок и решил, что из него выйдет толк. Так и оказалось. Пять лет кряду Жюль-Огурец верой и правдой служил тайной канцелярии, разнося по городу нужные слухи и выпивая с теми, кого фискалы подозревали в различных преступлениях от неодобряемых Академией научных занятий до недовольства всемогущим Бернаром. Занятно, но выявленные злоумышленники, даже оказавшись в ссылке, не догадывались, что виной их несчастий стал разговор с невоздержанным на язык художником… Как ни странно, но за все время ни одна из жертв Огурца на него не донесла, защищая собутыльника и собеседника с упорством, достойным лучшего применения.