Несравненное право

— Это несерьезно, — Жан-Флорентин от возмущения стал отливать фиолетовым, — государственный ум должен отбрасывать второстепенное ради приоритетного.

— Я и не зову тебя с собой, — адмирал спрыгнул с коня и поднял тому переднюю ногу, внимательно осмотрев подкову. — Проклятье, скоро придется менять. Что ж, Жан, я должен тебя поблагодарить и, наверное, отвезти домой. Тем более Герика вполне могла направиться в Пантану, ну а потом… Феликс и Мальвани, а Ри — славный паренек, так что и за Арцию и за Эланд я спокоен.

— Это как сказать, — Жан-Флорентин был искренне расстроен. — Годой бежал, и он все еще весьма опасен, возможно, даже опаснее, чем был. Эмзар очень обеспокоен тем, как ему удалось исчезнуть. Но даже если война закончится, авторитет Церкви в Эланде держится только на твоем авторитете, а Совет Паладинов может без тебя совершить ряд ошибок… Нельзя забывать и о судьбе пленных, они сдавались, рассчитывая на твое слово, а в твое отсутствие их судьба может оказаться плачевной. Зрелище победы бывает страшнее зрелища поражения. И потом, ты же дал обет принять в Светлый Рассвет корону.

— Да, я дал обет, — нехотя подтвердил Рене, — но сейчас я дал себе другой, не менее важный — найти ее, хотя бы чтобы проститься.

— Вот оно, — вздохнул жаб. — Вот любовь, которая должна спасти мир.

— Мир уже спасен, ты сам говорил. И спасла его не моя любовь, а Герика… Об этом нам и толковали Прежние, а мы не понимали.

— Чем больше я обдумываю случившееся, тем больше склоняюсь к тому, что все еще только начинается, — Флорентин прервал сам себя. — Ты твердо решил ее искать?

— Да! — тряхнул серебряной головой Аррой.

— Тогда ты должен сделать это в кратчайшие сроки.

— Я бы и вовсе предпочел сделать это сегодня и сейчас, но, боюсь, я буду рыскать по Арции не один месяц…

— Неужели ты не понимаешь, что можешь отыскать ее в два счета! Нет, эти люди невозможны и непонятливы, даже лучшие из них!

— ?!

— А Гиб-то на что? Он же видит и знает все, что хоть раз отразилось даже в капле воды. Он тебя любит… Так, разумеется, как могут любить эти твари. Искать твою женщину для него будет игрой, но он ее найдет.

— И ты говоришь мне это только теперь?!

— Я надеялся тебя образумить с помощью логики и напоминаний о твоем долге перед Благодатными землями. Но ты обезумел, а если нельзя убедить, остается согласиться и помочь.

Последних сентенций Рене не слышал — в густых зарослях отцветшей черемухи журчала невидимая речушка. Адмирал бросился к воде, шепча истинное имя Водяного Коня. Гиб не заставил себя ждать. Лоснящийся скакун с шумом выскочил на берег, стряхивая радужные брызги и нехорошо скалясь на лошадь из плоти и крови.

— Гиб, — Аррой говорил спокойно, но в его голосе было что-то звеняще-напряженное, — Гиб, Жан-Флорентин говорит, что ты можешь найти Герику?

Водяной Конь взвизгнул и топнул полупрозрачным копытом о землю. Затем замер, пригнув голову к земле и словно бы принюхиваясь. Все стихло на лесной полянке, а затем капли ночной росы вспыхнули ослепительным светом, конь еще раз ударил копытом, призывно и громко заржал и вновь замер, вбирая черными ноздрями воздух. Затем Гиб вскинулся на дыбы, молотя пустоту передними копытами, что всегда у него означало, что он собой очень доволен, и повернулся к Рене, оскалив драконьи зубы.

— Узнал? — вопрос, впрочем, был излишним. Адмирал быстро привязал своего коня — потом он кого-нибудь за ним пришлет — и взлетел на спину водяному монстру. Как всегда бешено заколотилось сердце, и все существо эландца охватило ликованье. Видимо, неистовая любовь к морю не только делала адмирала столь желанным спутником всяческих водяных тварей, но и помогала ему чувствовать их радость и силу, как свои.

А Гиб уже мчался неистовым галопом прямо по руслу лесного ручейка, время от времени вскидывая голову и оглашая округу радостными воплями…

Эстель Оскора

Я сидела и тупо созерцала лягушку. Лягушка была маленькая и зеленая, и расположилась она совсем близко. До меня ей никакого дела не было. До меня дела не было вообще никому. Еще вчера от того, брошусь я на помощь эльфам или нет, зависело все. Я сделала то, что сделала, и оказалась в шкуре «Звездного древа»[131] в первый день месяца Иноходца, если, разумеется, предположить, что кора и есть шкура…

Нет, я не жалела ни о чем. В конце концов, этот мир при всех его недостатках был не так уж плох. И потом, все, или почти все, остались живы, а Рене… Что ж, он будет лучшим из королей! Ведь все равно между нами ничего не могло быть. Адмирал слишком хорошо помнил ту безответную дурищу, какой я была когда-то. И, похоже, та ему нравилась куда больше, чем я теперешняя. Оно и немудрено: настоящий мужчина всегда готов спасать эдакое тепличное растение, но признать, что обязан победой женщине, что она может оказаться сильнее хоть в чем-то… Разумеется, Рене меня не боялся — он не боялся ничего и никого, но и нежности никакой у него ко мне не было. Разве что тогда, на берегу моря…